Array Array - Становление Бойца-Сандиниста

В этом доме у нас состоялась встреча с Байярдо, пришедшим вместе с «Пелотой». Было решено, что всем нам там оставаться нельзя, что работу надо продолжать нам, не теряя ни минуты. «Пелота» и Байярдо вместе с Педро Араусом, членом Национального руководства, решили, что я должен отправиться в сельскую местность и начинать работу по подготовке ведения боевых действий. Вот так вот просто и ясно это было сказано. И начинать все это без какой-нибудь отправной точки, не зная где и на пустом месте... А вышло тогда так. Один парень, из Сомото, по фамилии Агилера, преподававший в каком-то училище в Кондеге, оказался в чем-то замешан, и было решено перевести его на нелегальное положение. Поместили его в небольшом доме некоего Савалы, глубоко верующего христианина. Человеку этому сказали, дескать, не смог бы он укрыть на несколько дней молодого парня, преследуемого гвардией, на что тот согласился просто из чувства христианского милосердия. Жил он у шоссе, идущего от Кондеги в Йали, на небольшой усадьбе, называвшейся «Сан-Диего», по соседству со скотоводческим поместьем Рене Молины, верной ищейки диктатуры. Туда-то меня и доставили. Причем только меня, так как Салинас Пинель, как, впрочем, и Мануэль, остались в Эстели, а меня одного послали туда, где находился Агилера, — в «Сан-Диего». Хозяин, увидев, что у него объявился еще кто-то, перепугался. Агилера же, наоборот, обрадовался. У него был пистолет, кажется, 38 калибра и запасная обойма, а я всегда — вот уже несколько лет подряд — ходил при «сорок пятом», и тоже с запасной обоймой. На следующий день хозяин дома спросил нас, когда же мы собираемся уходить (собственно, мы располагались не у него, а в варах 30 [94] Испанская единица измерения. 1 вара чуть больше 80 сантиметров. от его дома, где укрывались в одном покинутом строеньице). На следующий день, только глянул я на него, как он опять спросил, когда же мы уходим. Я ответил, что не для того мы к нему пришли, чтобы уходить, а затем, чтобы вместе с ним работать для дела революции, вести вооруженную борьбу и свергнуть диктатуру Сомосы. Тогда человек этот уставился на меня квадратными глазами. «Нет, и нет, и нет... — сказал он мне, — мне сказали, что преследуют этого молодого парня, и вот вы здесь, поскольку я христианин, но то, что вы мне предлагаете, — это значит принять на себя определенное обязательство, а у меня жена, дети, работа, и я не могу вмешиваться в подобные дела, так как через это все потеряешь... и вам советую в это не влезать, так как вас победят. Сами поглядите, что в Окотале, ну там, возле Макуэлисо, произошло». Он совсем не представлял, что именно оттуда-то мы и явились. Впрочем, что касается этого человека, то даже то, что он согласился приютить Агилеру, уже было большим шагом вперед, поскольку вокруг царил террор.

Байярдо прислал к нам «почтальона», родственника того сеньора, что сотрудничал с революционным студенческим Фронтом в Кондеге, и я через него же ответил Байярдо, что дом, где мы находились, служить явкой не может, поскольку его хозяин дальше своих общих христианских чувств не идет и настаивает, чтобы мы ушли. После этого появился сам Байярдо и сказал: «Слушай, ты мне не создавай проблемы, а решай их. И уж в любом случае вы должны начать свою деятельность именно здесь, чтобы открыть новый партизанский маршрут, дотянув его аж до гор, к Энри Руису, поскольку именно здесь будет смычка с другим маршрутом, который тянут другие товарищи». Маршрут на целых 300 километров прямо до Модесто! Да он с ума сошел, подумал я, не знает, что такое говорит... Но хотя приказ Байярдо и показался мне абсурдным, я был глубоко убежден, что боевые действия вести необходимо. Ведь для того я и ушел в подполье, чтобы свергнуть диктатуру Сомосы и освободить Никарагуа, следовало идти самыми немыслимыми путями. Вот почему я начал работать с нашим хозяином и сказал, что хочу с ним побеседовать, дескать, мы только станем заниматься учебой. Вот изучим одну брошюрку и уйдем. «Нет, компа, — сказал он, — да я более или менее знаю, о чем говорится в брошюрке, не беспокойтесь, я-то с вами, я понимаю, я со всем согласен, так как вы стремитесь к справедливости, но уж, пожалуйста, уходите, поскольку слишком серьезное это обязательство, а сколько людей уже сгубили». Так говорил он и потом добавил: «Моей жене не можется, она скоро заболеет». Заболеть — означало родить ребенка. Но мы не ушли. «Тогда, компа, — сказал я, — поступим так: мы уйдем, если вы достанете нам какое-нибудь убежище». «С какой это стати?» — спросил он. «Ага, найдете, где нам жить, а то куда же нам идти? Кто нас будет кормить?» — «Да здесь все сомосисты, да и пьют много; все водка да шпики, а ведь если вас прихлопнут, то и меня заодно, так что лучше уходите». — «Нет, компа, — настаивал я, — поговорите с кем-нибудь, давайте подумаем, кто из них кто». И я начал перечислять ему имена живших там людей... «Ну а этот-то, он что?» — «Ничего так, да вот выпивает». — «Хорошо, не такой уж и грех, если попивает себе, — сказал я, — от этого он плохим не станет, так что поговорите-ка с ним». — «Ладно, попробуем».

Однажды он появился и сказал, обращаясь ко мне: «Я пришел сказать вам, чтобы сегодня же вечером вы ушли». «Чего-чего?» — сказал я, удивившись, но сделал рассерженное и властное лицо, словно бы утверждая над ним свой авторитет. — А разве я не сказал, чтобы вы переговорили с тем человеком? А сейчас вы приходите сообщить мне, что сегодня вечером мы должны уходить? Нет, нет, ко мне с этим и не приставайте. Вот поговорите с ним. А так, в никуда, мы идти не можем, потому что если нас схватят у вашего дома, то станут говорить, что мы были здесь и вас же еще и убьют. Помимо того, как же это вы, христианин, а нас гоните?» Ах ты, черт, этим пронял я его и тем сумел смягчить.

Но это было не столь уж утешительным, поскольку мы и после не показывались, укрывшись в этом самом доме, а значит, и работа застопорилась. Хотя все это время я, поскольку Агилера, мой товарищ, не прошел нужную подготовку, натаскивал его прямо там, где мы жили. Начали мы с того, что заряжали и разряжали «сорок пятый». С колом вместо ружья я обучал его, какое положение занимать при стрельбе с колена, лежа, как ползти, как действовать на флангах, в авангарде и арьергарде. Весь день я муштровал бедного Агилеру на земляном полу, и он поднимал столбы пыли, становился аж белесым. И тут вернулся хозяин дома: «Представьте себе, я не смог с ним поговорить, он оказался шпиком. И уж теперь-то я пришел, чтобы точно вас выставить, так как вы предостаточно злоупотребляли моим доверием». Очень он на меня разозлился. А я тогда вскипел еще больше: «Вот два наших вещмешка, и вы, хренов христианин, возьмите, да и отволоките их прямо на шоссе. Этим вы нас очень по-христиански обречете на смерть». «Нет, — сказал он, — за вашу смерть я не ответчик». — «Это почему же, возьмите, отволоките и оставьте их там... А если нет, то мы останемся». — «Э, да ведь это жена мной понукает. Очень она беспокоится. Видите ли, если бы у меня было все по-иному, по мне, ну не будь у меня жены и детей...» В общем, ладно, так все и шло. Но, к сожалению, однажды Агилера начал играться с оружием, и оно пальнуло — пум — м-да, выстрел из «сорок пятого», да еще посреди этих маленьких ранчо, где все знают, у кого есть пистолет, а у кого его нет, особенно этого калибра. Так что, на радость нашему хозяину, мы поняли, что нужно сниматься с места, и решили пешком идти в Кондегу, чтобы там устроиться у семьи неких Эспиноса. Там мы вновь вышли на Байярдо, и он мне сказал: «Видишь ли, брат, мы влипли по уши, но остаться здесь вы не можете, поскольку явок нет, а продолжать работу все равно надо». «Нет, — сказал я, — я и не предлагаю оставить меня в Эстели или в Кондеге, я человек гор и работать в городском подполье не привык». «Послушай, — говорит он, есть у нас такой Тоньо, Антонио Сентено, бывший управляющий наасьенде «Сан-Херонимо», находящейся между Кондегой и Йали. Это поместье отца Луисы Молина. Причем тамошние работники очень любят Тоньо. Двигайте-ка к нему, чтобы он вам указал дома этих людей, а вы поглядите, можно ли вам там остаться». Такой приказ был абсурден, но выполнять его было нужно, поскольку это уже стало вопросом нашей храбрости. К делу мы приступили на следующий день. В Йали мы вошли со стороны Лос-Террерос, поскольку там есть овраги, где мы оставили велосипеды, и дальше пошли пешком. Начали мы свой поход, переодевшись лотошниками, торгующими лекарствами. Каждый нес свой вещмешок с накидкой, гамак и кулек с лекарствами. Было у нас и лассо, поскольку по ходу мы якобы прикупали скот, свиней или еще что. Пройдя часов шесть, мы вышли к ранчо одного из этих самых работников Тоньо-управляющего. А сам он вроде как посещал там же своих старых друзей. Мы с Агилерой задержались рядом, варах так в 400 от ранчо в лесу.