Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы

Как оказалось, привезли меня в фильтрационный пункт для незаконных мигрантов. В эту страну постоянно всякими правдами и неправдами пытаются попасть выходцы из бывших французских колоний — Мали, Чада, Камеруна, Алжира, Гвинеи, Сенегала и других. Тунис — бедная держава, но, оказывается, существуют страны, в которых жизненный уровень намного ниже. Вот граждане этих государств, в подавляющем большинстве своем представители негроидной расы, и едут сюда на заработки. Есть небольшой процент и просто искателей приключений, желающих «мир посмотреть и себя показать».

В Тунисе визу дают от трех месяцев до года, если хочешь продлить, плати денежку. Многие не платят и остаются жить незаконно, бюро по иностранцам при главном управлении ловит таких, отправляет в фильтрационный пункт, а после депортирует за счет государства на родину.

В прямом смысле этот пункт не был тюрьмой, но существовало много ограничений. Нельзя покидать территорию, пользоваться мобильными телефонами, распивать спиртные напитки и курить гашиш, использовать колюще-режущие предметы. А на вышке, вдобавок ко всему, стоял полицай с автоматом «Штайер» австрийского производства.

В пункте имелось пять камер на 20–25 человек каждая, окна зарешечены, металлические двери на ночь закрывались снаружи на задвижку. В камере расположен туалет и душ. Имелась столовая, где обеспечено трехразовое питание.

На тот момент в пункте дожидалось отправки около 60 человек, из них только пятеро было арабов, двое из Ливии, трое из Алжира, остальные негры — из Мали, Чада, Камеруна, Сенегала и еще черт знает откуда. Но судя по тому, что они общались между собой на французском, я сделал вывод, что все они выходцы из франкоговорящих колоний.

«Питекантроп» завел меня в комнату, где находились два полицая без оружия. Один, похожий на Саддама Хусейна, сидел за столом, второй, смахивающий на типичного проныру, усов не носил, сидел в кресле. В комнате на стене висел междугородний телефон-автомат, если имелись деньги, можно здесь же приобрести жетоны и позвонить. Низкорослый негр в красной бейсболке как раз с кем-то разговаривал на гортанном языке.

Я был представлен дежурной смене, после чего сотрудник бюро уехал, а мы остались. Мое появление произвело настоящий фурор, за многие годы службы в этом пункте они ни разу не видели европейца, тем более русского. А когда услышали, что еще и говорю на арабском, то дар речи потеряли.

Через полчаса беседы мы стали друзьями. Они усадили меня за стол, налили кофе, выгнали негра и принялись расспрашивать о житье-бытье. История моих скитаний так тронула их черствые сердца, что не стали даже обыскивать, а ограничились осмотром содержимого чемодана. В результате в кармане осталось триста динаров, телефон с номером консула, правда, без подзарядки. Из чемодана экспроприировали бритвы, ножницы, иголки, духи, одеколон и Наташин телефон. Все уложили в мешок, переписали и убрали в шкаф под замок, мне оставили расписку изъятого. Если, мол, будет нужна бритва, то можно взять побриться и отдать им, то же касалось и ножниц с иголками.

Перед тем как убрать вещи в шкаф, «Саддам Хусейн» включил Наташин телефон и стал его изучать. В разделе «фото» увидел Наташины фотографии, сделанные мною незадолго до ее кончины, на некоторых она была в купальнике. Увидев их, араб воскликнул «харам!» и покачал головой. Я не придал этому факту особого значения. Только в России узнал, что этот мудак стер ее последние фотографии, все! Я думал передать их родственникам, но не удалось из-за религиозных предрассудков арабского надзирателя.

После досмотра чемодан мне вернули, и мы проговорили до ужина. «Саддам Хусейн» выходил молиться, он хоть и служил в полиции, но считал себя правоверным мусульманином и не пропускал ни одного намаза.

Ужин начинался в 19–00, завтрак в 7-00, обед в 13–00. Прием пищи продолжался до тех пор, пока все не поедят. Еду раздавали на железных подносах с делениями для блюд, после каждый мыл за собой посуду, на улице имелось несколько кранов и мыло.

Постельное белье и полотенце меняли всем каждый день (профилактика разведения нежелательных насекомых). Сброд тут собрали отовсюду, поэтому такие меры предосторожности не лишены смысла.

От ужина отказался, а продолжил беседу с дубаками. Видимо, я настолько их расположил к себе, что они мне предложили отдельную комнату. Я с радостью согласился. Меня отвели в комнату, размерами не уступавшую камере № 7, где я провел последние полгода своей жизни. Но там нас было 18 человек, а здесь я один. Стояло несколько кроватей, двух- и трехэтажных не было. На кроватях поролоновые матрацы, подушки и чистые одеяла. Имелся отдельный туалет с настоящим унитазом и душевая кабина с настоящим душем.

В 21–00 провели вечернюю проверку, я стоял сзади всех, но чувствовал, как десятки черных глаз пытаются меня изучить. Запомнился один малый из Камеруна со странным именем Наполеон.

После отбоя всех закрыли по комнатам на наружные задвижки и потушили свет, выключатели, оказывается, тоже располагались снаружи.

Я достал телефон и позвонил консулу, звонки проходили, но никто не отвечал. Затем набрал номер жены, но та не захотела со мной разговаривать, сообщила, чтоб больше ее не беспокоил, и отключила телефон. Далее набрал Наташину маму, но номер был недоступен, и я перезвонил ее лучшей подруге Оксане. Она рассказала, что все меня считают убийцей Натальи, так как консул об этом сообщил год назад. В качестве причины смерти озвучил разрыв печени, который якобы я и сотворил. Напоследок посоветовала к близким Наташи не приближаться и не общаться, все мои оправдания не возымели должного действия, и Оксана повесила трубку.

Вот так! Оказывается, мало одну проблему с освобождением решить, на Родине еще целый «букет» дожидается. А самая главная проблема — это надо доказать, что ты не верблюд и никого не убивал! С этими грустными мыслями и отошел ко сну.

Проснулся от того, что какой-то нигер тряс меня за плечо и звал завтракать, я отказался, но спать больше не стал. Сделал зарядку, принял душ, часы на руке показывали 10–00. Надо было звонить консулу, я взял телефон, и о, горе! Батарея села! Последняя надежда смыться отсюда стала таять. Нужно непременно найти телефон и дозвониться! Я вышел во двор.

На улице уже вовсю припекало. Во дворе, вдоль стены, отбрасывающей тень, на пластиковых стульях сидели коренные жители этого континента. Человек двадцать негров с цветом кожи от темно-коричневого до иссиня черного, напялив на свои мерзкие рожи черные солнцезащитные очки и вытянув ноги, отдыхали после завтрака.

До этого я не был расистом, в тюрьме встречал негров, но их было меньшинство, и они никогда себя не выставляли и не качали права. Относился к ним всегда спокойно, а в школе, помню, даже устраивали пионерские слеты и сбор средств в пользу угнетаемых колонизаторами негров. Но после этих событий я готов вступить хоть в ку-клукс-клан, хоть в расисты и к неграм больше жалости нет!