Анна Мосьпанов - Круглые кубики

Кое-как устроившись, мальчишки начали искать работу. И тут выяснилось, что работы нет. То есть, наверное, для кого-то она есть, но не для никому неизвестных выпускников университета. С утра до вечера ребята бегали по рекламных и дизайнерским агентствам, показывали свои портфолио, умоляли дать им шанс. Но все без толку. Накопленные денежные запасы между тем потихоньку истощались. Ни Виктор, ни один из мальчиков принципиально не сообщали родственникам о своем бедственном положении. Они же взрослые, состоявшиеся дизайнеры. Ну хорошо, почти состоявшиеся. Еще чуть-чуть, и все получится.

Но поначалу всем пятерым пришлось перебиваться случайными заработками. Один устроился в кафе, другой – в овощную лавку, третий коробки какие-то разгружал. И вот тут стало понятно, что концы с концами не сходятся. Дом хоть и находился в аварийном состоянии, тем не менее требовал оплаты. И оплачивать нужно было не только саму жилплощадь, но и воду, газ, электричество. А денег нет и не предвидится.

За годы пребывания в Англии ребята четко усвоили одну важную деталь. В этой стране квартиросъемщику не могут отключить воду, даже если он годами не платит по счетам.

С ним будут судиться, ругаться, слать бесконечные повестки, но отключить не могут. Невозможно. Демократия, мать ее так. Основные потребности гражданина должны быть удовлетворены при любых обстоятельствах.

И вот как-то вечером сидели мальчики в своей халупе, набегавшиеся за день, уставшие, ужинали каким-то дерьмовым портвейном, закусывали лимончиком. Сидели и рассуждали о том, что же делать дальше. Вариантов на самом деле было не так много. Например, плюнуть на Лондон и уехать назад, в глухую английскую провинцию. Там жизнь намного дешевле и больше шансов найти работу. Или можно выехать из проклятого дома и снять что-то еще более дешевое. Хотя понятно, что дешевле может быть только картонная коробка где-нибудь на берегу Темзы. Можно попросить родителей о помощи. Но это значит – сдаться. Отпадает. Можно, наверное, еще что-то, но в голову ничего не шло.

Сидели, смотрели в потолок, думу думали. Но идей не было. Один из несостоявшихся дизайнеров, голубоглазый крепко сбитый Реваз, совсем не похожий на грузина уроженец Сухуми, утомившись слушать нытье товарищей, вдруг взобрался на шаткий ободранный стул и и начал с чувством декламировать:

Мама Реваза была учительницей русского языка и все, что не удалось вдолбить в нерадивых учеников, не считавших русский язык предметом первой необходимости, вложила в единственного сына. Когда Реваз с неподражаемым грузинским акцентом читал Бродского и Мандельштама, замолкали даже самые законченные циники. Реваз готов был декламировать стихи днем и ночью, по первому требованию. По-русски он говорил очень плохо, путал падежи и окончания, но, читая стихи, совершенно преображался. Во всем облике появлялась абсолютно не свойственная ему стать, тело принимало горделивую осанку, щеки розовели. Сам Реваз говорил, что поэзия для него – некий маячок, указывающий правильный путь.

– Уверяю тебя, дорогой, на все вопросы есть ответ. Открой Омара Хайяма на любой страничке. Старик уже все сказал до нас, – успокаивал он убитого горем Витьку, когда того бросила девушка. – Смотри, что пишет:

– Ну, видишь? Какие тебе еще нужны доказательства, дорогой?!

Каким образом в простоватом, прямолинейном и скупом на эмоции грузинском парне сочетались такая истовая любовь к поэзии и невероятный, совершенно не свойственный его возрасту прагматизм, не знал никто. Это Реваз нашел хлипкий дом и уговорил хозяев сдать его нищим пацанам под честное слово. Это Реваз первым отыскал работу на каком-то складе и пристроил туда еще одного мальчика. И это Реваз в тот вечер, отхлебывая прямо из горла омерзительное пойло, декламировал «Песнь о вещем Олеге».

– А не попробовать ли нам одну хитрую комбинацию? – икнув, предложил самый младший и самый нищий из ребят – тонкошеий, хлипкий Слава, мечтавший стать ювелиром. Слава был генератором идей, выдумщиком и балагуром. Порой его фантазии были безумны, иногда он утомлял неиссякаемым жизнелюбием и вечно хорошим настроением, но когда Слава на три дня попал в больницу с пищевым отравлением, дом опустел.

Слава съел несколько упаковок просроченного творога, который выбросили на помойку в том магазине, где он трудился разнорабочим – мыл полки, разгружал коробки с продуктами, заполнял накладные. Работа была физически очень непростая, на перекусы времени особо не оставалось. Да и жалко было Славке деньги тратить на еду. Практически все заработанное, за вычетом своей доли за аренду (а оставалось-то там – кот наплакал) парень тратил на книги по истории ювелирного искусства.

Уже к вечеру у него начались дикие боли, и мальчики, привезшие его в госпиталь, были вынуждены оставить друга до выяснения. Выяснение продлилось три дня, и все это время у оставшихся вчетвером ребят было ощущение, что случилось непоправимое несчастье. Никто не шумел, не хохмил, не заливал пол в ванной комнате, не оставлял мыльной пены на раковине и не бросал носки рядом с сахарницей. Но было пусто и холодно.

И только когда похудевший, чисто выбритый Слава с хорошо промытым желудком и твердой уверенностью в том, что больше он не готов питаться на помойке, вернулся домой, домочадцы расслабились.

В тот момент, когда Ревазик с упоением декламировал Пушкина, у нетрезвого ушлого Славы родилась мысль. В трех словах он обрисовал схему. Спьяну все показалось очень логичным. Комар носа не подточит. Хряпнули еще по одной, закусили лимончиком и пошли спать. Наутро, протрезвев, долго решали, кто же будет звонить в контору, отвечающую за поставку газа.

Кинули жребий. Несчастный Витька, вытянувший короткую спичку, трясясь от страха, набрал нужный телефон и, уродуя и без того очень жесткий акцент, почти шепотом пробормотал:

– Здравствуйте, меня зовут мистер Вещий Олег. Я только что сменил место жительства и въехал по такому-то адресу.

– Прекрасно, – ответили на том конце провода. – Большое спасибо за звонок, мистер Вещий. В течение недели вы получите первый счет.

Ни паспорта, ни водительских прав, ни страховок никто не спрашивал. Расчет был именно на это. Каким образом Славе пришла в голову столь странная идея, сам он объяснить не мог.

Через некоторое время пришел первый счет на имя мистера Олега Вещего. За газ.