Анна Мосьпанов - Круглые кубики

За то, что цель, которая была, казалось бы, так близко, снова укатилась под стол двухкопеечной монеткой. Завалилась в щель в дощатом полу – и не вытащить. Где-то есть, а не достать.

– Миш, может, ну ее, медицину эту?

Муж посмотрел на меня как на душевнобольную. С жалостью, но без агрессии. Это прибавило смелости.

– В смысле, ну ее, психиатрию эту? Ну сколько можно в конце концов? Ну невозможно иностранцу работать по специальности, основу которой составляет виртуозное владение языком!

– Микаэла! Замолчи, будь любезна. Не мучай меня, а? – Мишка устало опустил голову на руки.

– Нет, я не хочу сказать, что ты чего-то не понимаешь по-немецки, – я упрямо гнула свою линию. – Или не можешь грамотно выразить свою мысль. Ты прекрасный специалист, но… Можно же уйти в фармакологию в конце концов. Продавать лекарства, например. Ну сколько можно терпеть эти унижения. Или…

Муж с грохотом отодвинул стул, рванулся в коридор и вернулся с ледорубом.

И если бы это был чужой человек, то я бы, наверное, призвала на помощь всех богов и помолилась бы об упокое собственной души. Но мой муж – психиатр. И альпинист. И одного взгляда на этот предмет снаряжения мне было достаточно, чтобы понять, в чем моя ошибка.

У нас дома в коридоре на одной из стен висит ледоруб. Не в том смысле, что мы сильно скорбим по безвременно погибшему при участии этого орудия Троцкому, а так – для напоминания. Для мужа это не только дорогой аксессуар, не просто элемент декора, но и своего рода маяк. Символ того, что все достижимо.

– Микочка, дорогая моя, я же альпинист. Хоть и бывший. Хотя бывших альпинистов не бывает. И когда есть цель – будь то вершина, сдача экзамена, получение нового рабочего места, то к ней надо идти. Трезво оценивать свои силы, прикидывать, где сделать привал, какой провиант взять с собой в дорогу и как распределить ресурсы, чтобы на все хватило, но главное – идти. Понимаешь? Не переживай, Микуш, все получится. Помнишь же историю о черном альпинисте? Вот после этого я ничего не боюсь.

Конечно, я помнила о черном альпинисте.

Когда-то Миша, еще совсем юный, пошел с друзьями, такими же как он студентами-медиками, в горы. Ребята молодые, крепкие – всем по девятнадцать-двадцать лет, группа «спетая» – поход не первый и не второй. Каждый из них четко знал свои обязанности, и никаких проблем не предвиделось.

Маршрут был очень интересный. Шли долго, с частыми привалами, а когда выполнили план, намеченный на день, решили остановиться на ночлег. Разложили костерок, разбили палатки, уселись вокруг, и, как водится, пошел треп за жизнь. Слово за слово – перешли к легендам. А какие легенды в горах – знамо дело, о черном альпинисте. И вот каждый из ребят рассказывал все, что знал об этом таинственном существе.

В какой-то момент девочки (а в группе были не только мальчики) потребовали прекратить, ибо начали вздрагивать от каждого шороха. А шорохов в горах много. Вот и тень какая-то вроде мелькнула, а вот что-то хрустнуло совсем рядом. Народу стало как-то не по себе… Ну и выпили, само собой, немало. Наверное, это тоже сыграло свою роль.

Долго ли, коротко ли – нужно ложиться спать. А ночь летняя, звездная. Тепло, ветерок легкий. Кто-то заполз в палатку, а кто-то улегся прямо в спальнике. Романтика, молодость, вино. Любовь там же где-то, по бортику. Все составляющие счастья.

Миша забрался в палатку и задремал. И тут же проснулся. Так ему показалось, во всяком случае, что тут же. Проснулся от дикого крика. Нечеловеческого. Так не может кричать человек. Звериный какой-то вой. Заспанный будущий доктор Мишка выполз из палатки. Из соседних палаток тоже народ высыпал – полуголый, кто в чем. Все вокруг озирались и никак не могли понять, откуда крик. На улице – никого постороннего. Только угольки костерка догорали.

А светало уже, да вдали паслось стадо коров. Пастуха не видно. Коровы сами по себе. Видимо, горцы из близлежащей деревни выгнали стадо перед утренней дойкой. Вот коровы и бродили неприкаянно.

Ребята крутили головами. И вдруг увидели далеко, выше по склону, маленькую точку, размахивающую руками. Они – бегом туда.

Там стоял один из мальчиков, со спальником наперевес, и орал дурниной. Ребята – к нему: «Что случилось?» А он только икает, трясется и бормочет что-то нечленораздельное про черного альпиниста. Только не совсем черного, а черно-белого. И мокрого.

Уж они его и по щекам хлестали, и трясли – медики же, хоть и юные совсем, – только что «на попа» не поставили. Наконец привели в чувство. И пацан этот, клацая зубами и вращая глазами, рассказал:

– Уроды! Накликали беду. «Черный альпинист есть! Черного альпиниста нет!» А сами в палатки спать. Трусы! А я же в спальнике был, на улице. Просыпаюсь от неприятного запаха. Приоткрываю глаза и вижу черно-белое нечто, нависающее надо мной. И оно меня – языком! Не видно ж ни хрена. Светает только. Я глаза зажмурил, попытался откатиться, а оно – за мной. И лижет всего! Вот все лицо. Я содрал с себя спальник и бегом! Оно какое-то время неслось за мной, но я сумел оторваться!

И тут народ грохнул от хохота. В лагере началась натуральная истерика.

Уж как они его только не успокаивали. Идиот, это корова! Вон их сколько, посмотри! Она тебя небось больше испугалась, чем ты ее. Перепугал животное, нелюдь, и нас всех перебудил.

А он, теребя резинку от трусов, которые зачем-то вытащил из-под тренировочного костюма, твердил, что альпинист его посетил. Самолично и эксклюзивно. Еле-еле утихомирили и вниз спустили.

Больше тот мальчик в горы не ходил, а Миша в тех случаях, когда я начинала паниковать и теряла контроль над ситуацией, всегда напоминал мне о черном альпинисте. И о том, что не всяк, кто мокрый и черный – альпинист. Среди них и коровы попадаются.

Я науку усвоила на «отлично», поэтому, когда после всех мытарств и мучений мой муж наконец, посетив все положенные семинары и отработав установленное количество времени, собрался сдавать свой самый главный в жизни медицинский экзамен, помогала ему чем могла.

Шел мой психиатр к этому экзамену почти семь лет, и результат его был для нас обоих невероятно важен.

Готовились мы с ним день и ночь, учили вместе все эти бесконечные классификации, англоязычные термины, адаптированные на немецкий лад, юридические параграфы, регламентирующие жизнедеятельность психиатрических пациентов, все эти фрейдовские «бессознательные» и прочую жуть. Проигрывали реальные случаи из жизни: «Шесть часов утра. Воскресенье. К вам поступает пациент с такими-то симптомами. Ваши действия?»

Накануне судного дня я до двух часов ночи старательно вычеркивала черным маркером все персональные данные больных на освидетельствованиях, проведенных мужем. Их необходимо было предоставлять приемной комиссии, чтобы убедить экзаменаторов в долгой и плодотворной работе на ниве лечения пациентов. Муж, примостившись рядом, пролистывал последние протоколы, эпикризы и учебники.