Айрис Мердок - Книга и братство

Дункан пожал руку Тамар в Ночь Гая Фокса из чувства благодарности и желания успокоить ее относительно разбитого чайника. Прикосновение ее теплой ладони к его холодной руке (она тоже была без перчаток, но держала руки в карманах) неожиданно взволновало его и напомнило о том, как они сидели на диване и смотрели друг на друга после катастрофы с чайником. Он написал ей, пригласив прийти снова, поскольку решился спросить, виделась ли она с Джин. А еще потому, что она была безобидной и он мог выносить ее сочувствие, и потому, что это было стимулом навести порядок в квартире. После получения письма от адвоката он забыл о Тамар и вспомнил о ней только перед самым ее приходом.

Тамар, еще не отойдя от внезапного воспоминания о сне, пыталась сосредоточиться на том, что прочитала в письме.

— Вы думаете, она действительно имеет в виду это, что это произойдет? Возможно…

— Да, — ответил Дункан, — будет развод. Тамар, я не владею собой, не владею, я опасен, не мучай меня.

— Если б вы только знали, как я хочу помочь вам, я бы сделала все, что угодно, если б только могла, чтобы у вас все было хорошо…

— Тебе не под силу. Чтобы все было хорошо, надо чтобы Джин вернулась, как она возвращалась однажды, а этого не случится никогда, никогда, никогда… это конец.

— Не конец, вы будете жить дальше, люди любят вас…

— Это фикция, — сказал Дункан, отхлебывая еще виски. Тамар пригубила свой второй бокал шерри. — Мне многое теперь открылось в этом беспощадном свете. Сомневаюсь, что Джин вообще любила меня по-настоящему. Несомненно одно, никого теперь нет рядом. О, конечно, масса людей проявляет любопытство, некоторые — сочувствие, но никто не любит меня. Не издевайся надо мной, повторяя подобные избитые фразы.

— Не говорите так, это неправда! Человеческая любовь, пусть она и не поможет вам, но она есть. Вы говорите, что их нет рядом с вами. Хорошо, но я-то здесь, я рядом и я люблю вас!

— Не надо, Тамар, пожалуйста…

— Я люблю вас!

Произнося эти слова, Тамар повернулась к нему, протянула руки и, обняв его толстую бычью шею, сомкнула под густой прохладной темной гривой волос. Застигнутый врасплох, Дункан обнял ее за плечи, Тамар встала на колени, потянулась к нему и неожиданно для себя оказалась у него на коленях, по-прежнему обнимая за шею. Они замерли, тяжело дыша. Тамар не меняла своего неудобного положения, уткнувшись головой в грубый твид воротника его пиджака. Затем что-то в этой их позе шокировало обоих, может, подспудное ощущение ее как ребенка и его как отца; она отскочила назад, как испуганный зверек, и забилась в дальний угол дивана, глядя оттуда на Дункана: щеки пылают, одна рука прижата к бешено бьющемуся сердцу. Потом сказала:

— Простите, пожалуйста. Просто я почувствовала… я люблю вас, и другие тоже, это и хотела сказать.

— Тамар, иди сюда, сядь ближе, — позвал Дункан, снимая очки.

Повелительная нотка, прозвучавшая в его голосе, была чем-то новым для нее, и Тамар почувствовала эту новизну и поняла ее смысл, хотя лишь поздней задумалась над с виду обычной последовательностью их движений, умышленных, как в странной игре. Она приподнялась на коленях, передвинулась к нему и села рядом, подобрав под себя ноги, как прежде, и положив руку на тонкую щиколотку. Повернула голову к его плечу, другую руку пропустила у него за спиной и уперлась в диван. Он обнял ее, нежно усадил поудобней, взяв в свою ее неловко вытянутую руку и поддерживая Тамар в этой позе: поджавшую ноги, лицом касающуюся его волос и горячей шеи. Мгновение они сидели так, чувствуя, как колотятся в унисон их сердца. Потом, закрыв глаза, они нашли губы друг друга и дважды осторожно поцеловались. Дункан отодвинул ее к дальнему валику дивана, сам поднял ноги на диван, так что они, снова неудобно, теперь полулежали лицом друг к другу.

— Я люблю вас, Дункан, — сказала Тамар. — Люблю. Простите. И не сердитесь на меня.

— Я не сержусь, о чем ты говоришь! Ах, Тамар, если б ты знала, какой невыносимый ад — моя жизнь сейчас.

— Я очень хочу помочь вам, но не могу, знаю, что не могу, и не нужно мне было приходить, но я хотела сказать, что люблю вас. Не мучайтесь так…

— Скинь это, дай обнять тебя по-настоящему.

Тамар выскользнула из своего толстого кардигана, который упал на пол, руки Дункана обхватили ее, пуговицы его пиджака врезались ей в грудь. Через секунду он тоже освободился от пиджака и прижал ее к пухлой груди, рвущейся из рубашки, а другой рукой стал расстегивать пуговки на ее закрытой блузке. От тела Дункана шел такой жар, что чуть не обжигал Тамар. Ее любовь и жалость к нему слились в ошеломительную физическую радость покорности его крепким объятиям, слегка шершавым щекам, царапающим лицо, его большой горячей ладони, лежащей на ее горле.

Вскоре Дункан сел и поднял ее:

— Это нелепо, на диване нам тесно, ты не против, если мы перейдем на кровать? Просто хочу полежать с тобой, насладиться покоем.

Не дожидаясь согласия, он встал, и она, не расцепляя рук, повисла у него на шее; он нагнулся и подхватил ее на руки. Ни один мужчина еще не носил Тамар на руках. «Какая ты легкая, просто невесомая», — сказал он. Отнес в комнату для гостей, в которой жил с тех пор, как ушла Джин, и опустил на кровать. Распустил шнурки ее туфель и снял их, на миг задержав ее теплые ножки в ладонях, потом разулся сам и расстегнул рубашку. Лег рядом с ней и занялся остальными пуговками на ее блузке. Тамар лежала на спине. Он положил свою лохматую голову промеж ее грудей. Проговорил, обдав ее влажным дыханием:

— Прости меня.

— Я люблю вас, — отозвалась она. — Люблю бесповоротно. С тех самых пор… с разбитого чайника…

Она собиралась сказать «с бала», подумав, что уже тогда готова была отдать Дункану весь тот нерастраченный запас любви, ожидавший кого-нибудь, кто его примет. Но, не желая напоминать ему о бале, сказала:

— С тех самых пор и навсегда.

Дункан, целуя ее грудь, пробормотал, касаясь влажными губами ее гладкой кожи:

— Старый добрый чайник. — Потом добавил: — Не против, если мы разденемся еще немножко?

Они быстро разделись еще немножко, но не до конца, отшвыривая снятое, и отчаянно прильнули друг к другу: жаркая плоть, ищущая жаркую плоть.

— Ты не сердишься на меня? Нет, знаю, не сердишься. Ты ангел. Единственная в мире, кто не воплощает собой зло, и тьму, и ад. Ты спасаешь меня, это чудо, просто не верится, ты возвращаешь меня к жизни, я снова живу и способен поверить, что не умру от горя, поверить, что вновь обретаю желание жить. Снова могу чувствовать любовь, благодарность, удивление. Ты меня понимаешь?

— Да, но это только сейчас, — ответила она. — То есть для нас это только на минуту. Я так рада, и мне так хорошо… я бы сделала для вас что угодно, что угодно, лишь бы вы могли жить и быть счастливы. Этот момент пройдет. Но вы должны жить дальше, и чувствовать, и знать, что не все ад и вы не умрете от горя.