Элиф Шафак - Сорок правил любви

Повитуха не могла спасти маму, но она сделала все, чтобы спасти моих братьев. Ножницами она разрезала маме живот и вытащила младенцев. Но выжил только один. Таким было рождение моего брата. Отец не смог простить ему смерти мамы и даже не пришел посмотреть на него, когда его крестили.

Мама умерла, а папа превратился в угрюмого, неразговорчивого человека, отчего изменилась и моя жизнь. Отец не справлялся с пекарней. Мы понемногу теряли постоянных покупателей. Боясь стать бедной и просить милостыню, я стала прятать в постели булочки, которые засыхали и становились несъедобными. Но больше всех доставалось моему брату. Меня, по крайней мере, когда-то любили и баловали. А у него и этого не было. Ужасно было видеть, как с ним обращаются, однако в душе я почти радовалась, даже была благодарна, что мишенью своей злобы отец избрал не меня. Жаль, что мне не хватало духа стать на защиту брата. Тогда все сложилось бы иначе, и я не оказалась бы в непотребном доме. Жаль, что ничего нельзя предсказать заранее.

Спустя год отец женился вновь. Единственной переменой в жизни брата стало то, что теперь над ним издевался не только отец, но и его новая жена. Время от времени брат убегал из дома. Постепенно он становился все более грубым, и друзья у него появлялись все более злые. Однажды отец избил его до полусмерти. После этого с братом произошла непоправимая перемена. В его взгляде появился холод, которого прежде не было. Я не сомневалась, что он что-то задумал, но у меня даже в мыслях не было, какой страшный план он лелеет в душе. Возможно, если бы я знала, то могла бы предотвратить трагедию.

Дело было весной. Однажды утром отца и мачеху нашли мертвыми. Они были отравлены крысиным ядом. Как только об этом стало известно, подозрение сразу же пало на брата. Начались расспросы, и он бежал. Больше я его ни разу не видела. У меня не осталось ни одной родной души. Не в силах жить в доме, где я все еще ощущала запах матери, не в силах работать в пекарне, где меня мучили воспоминания, я решила уехать в Константинополь к тетке, старой деве, которая теперь была моей единственной родственницей. Мне едва исполнилось тринадцать лет.

До Константинополя я решила ехать в наемной карете, среди пассажиров которой оказалась самой младшей, да еще путешествующей без сопровождения. Не прошло и нескольких часов, как нас остановила банда грабителей. Они забрали все — баулы, одежду, ботинки, ремни и драгоценности, даже колбасу кучера. Так как мне нечего было им дать, то я молча стояла в сторонке, пребывая в уверенности, что они не причинят мне вреда. Но, когда они уже собирались уезжать, их предводитель вдруг спросил, повернувшись ко мне:

— Ты девственница, малышка?

Я покраснела и отказалась отвечать на столь нескромный вопрос. Мне было невдомек, что, покраснев, я уже ответила на него.

— Поехали! — крикнул предводитель разбойников. — Забирайте лошадей и девчонку!

Я плакала и сопротивлялась, однако никто из пассажиров не пришел мне на помощь. Грабители приволокли меня в чащу леса, где я с удивлением увидела деревню. Там были женщины и дети. Повсюду гуляли утки, козы и свиньи. Настоящая деревня, только населенная преступниками.

Вскоре я поняла, зачем им понадобилась девственница. Их вождь давно и тяжело болел какой-то нервной болезнью. Много времени он не вставал с кровати, и его тело было усеяно красными пятнами. Его лечили, но все усилия оказались напрасными. И тогда кто-то убедил его, что, если он переспит с девственницей, его болезнь перейдет на нее, а сам он выздоровеет и очистится.

Есть вещи в моей жизни, которые я не хочу вспоминать. Например, о жизни в лесу. Даже сегодня этой жизни нет места в моих воспоминаниях. Я думаю только о соснах. Тогда я много времени проводила одна, сидя под соснами и прислушиваясь к болтовне деревенских женщин, многие из которых были женами и дочерьми грабителей. Были там и шлюхи, по доброй воле пришедшие в лес. Я никак не могла понять, почему они не убегают, тогда как я сама только об этом и думала.

По лесу довольно часто проезжали кареты, в основном принадлежавшие знатным людям. Для меня долго оставалось тайной, почему их не грабят, пока я не догадалась, что кучера платят дань преступникам и получают право беспрепятственного проезда. Как только я это поняла, у меня стал зреть план. Однажды, остановив экипаж, который направлялся в большой город, я стала умолять кучера взять меня с собой, но он запросил очень много денег, хотя знал, что у меня их нет. Тогда я расплатилась с ним единственным возможным для меня способом.

Лишь много позже, когда я приехала в Константинополь, до меня дошло, почему лесные шлюхи не пытались убежать. Город был хуже, чем лес. Город был еще более безжалостен. Я не стала искать свою старую тетю. Теперь, когда я потеряла невинность, моя правильная родственница вряд ли захотела бы меня приютить. Надеяться мне можно было только на себя. Город не замедлил сломать мой дух и осквернить мое тело. Сама того не ожидая, я оказалась в совершенно другом мире — в мире злобы, насилия, жестокости и болезней. Я сделала, один за другим, несколько абортов, пока не ослабела настолько, что у меня прекратились месячные и я не могла больше забеременеть.

Мне пришлось повидать такого, что нет слов это передать. Покинув город, я переходила с места на место с солдатами, циркачами, цыганами. Потом меня нашел человек, которого все звали Шакалья Голова, и привез в дом терпимости в Конье. Хозяйке было плевать, кто я и откуда, пока я была в хорошей форме. Ей понравилось, что у меня не может быть детей, поскольку в этом смысле никаких проблем со мной не было. Из-за моего бесплодия она назвала меня Пустыней, а чтобы как-то приукрасить «пустыню», прибавила к ней имя Роза. И мне это пришлось по вкусу, потому что я обожаю розы.

О вере я думаю так: она подобна розовому саду, в котором я когда-то гуляла и дышала ароматами, но в который мне давно закрыт доступ. Однако я хочу, чтобы Бог опять стал моим другом. И я блуждаю вокруг сада в поисках входа, в поисках той калитки, которая впустила бы меня внутрь.

Когда мы с Сезамом приблизились к мечети, я не могла поверить своим глазам. Мужчины всех возрастов и званий не оставили ни одного свободного уголка, даже все места сзади были заняты, хотя традиционно они принадлежали женщинам. Я уже собралась уйти, но тут заметила попрошайку, поднявшегося со своего места и направившегося к выходу.

Вот так я оказалась в мечети, где было полно мужчин и где я слушала проповедь великого Руми. У меня даже не мелькнуло мысли о том, что может случиться, если присутствующие мусульмане обнаружат между собой женщину, а тем более шлюху. Я самозабвенно внимала Руми.

— Бог сотворил страдание, чтобы яснее была радость, — говорил Руми. — Любая вещь проявляет себя ярче через свою противоположность. Поскольку у Бога нет противоположности, Он скрыт от нас.