Элиф Шафак - Сорок правил любви

Когда дети были рядом, она делала вид, что все нормально, однако стоило ей и Дэвиду остаться одним, как Элла перехватывала любопытный взгляд мужа. Он как будто хотел понять, что это за жена, которая не спрашивает мужа, где он гуляет по ночам. А Элла не желала слышать ничего, что заставило бы ее действовать. Да и что значит — действовать? Чем меньше она думала о поведении своего мужа, тем меньше это занимало ее мысли — по крайней мере, ей так казалось. Правдой было то, что люди говорят о незнании. Незнание — это счастье.

Всего один раз ровное течение жизни Рубинштейнов было нарушено. Это случилось в Рождество, когда из местного отеля в их почтовый ящик была опущена рекламка, адресованная Дэвиду. Служба охраны прав потребителей хотела знать, понравилось ли клиенту в их отеле, в котором он регулярно останавливался. Элла оставила письмо на столе, на верху пачки корреспонденции, и в тот вечер внимательно наблюдала, как муж берет письмо и вскрывает его.

— Анализ мнений клиентов! Только этого мне не хватало, — сказал Дэвид, старательно изображая улыбку. — В прошлом году у нас там проходила конференция. Наверное, они всех участников вписали в свой список клиентуры.

Элла поверила мужу. Во всяком случае, той своей частью, которая желала сохранить семью и не хотела ничего менять в жизни. Другая же ее часть была недоверчива. Эта самая часть подвигла Эллу найти номер телефона отеля, позвонить туда и услышать то, что она и без того знала: ни в этом, ни в прошлом году они не принимали у себя конференцию стоматологов.

В глубине души Элла ругала себя. За последние тесть лет она не поумнела, зато явно набрала в весе. С каждым лишним фунтом ее сексуальная жизнь теряла интенсивность. Кулинарные курсы создали в этом смысле новые трудности, хотя в группе были женщины, которые готовили и чаще и лучше ее и при этом были вполовину худее.

Оглядываясь на свое прошлое, Элла понимала, что всегда была склонна к добропорядочной жизни. Она никогда не курила травку с мальчиками, ее никогда не выгоняли из баров; она не закатывала истерик, не лгала матери, не занималась сексом в подростковом возрасте. Все девочки вокруг нее делали аборты или рожали детей, пристраивая их куда-нибудь, а она воспринимала все это так, словно смотрела по телевизору программу о голоде в Эфиопии. Эллу огорчали подобные истории, однако ей никогда не приходило в голову, что она живет в одном мире с несчастными людьми.

Элла не посещала вечеринки, даже когда была подростком. Она предпочитала посидеть дома с хорошей книжкой, нежели тусоваться с незнакомыми.

— Почему бы тебе не брать пример с Эллы? — говорили матери своим дочерям. — Посмотри, она-то никогда не попадает ни в какие переделки.

Если чужие матери ставили Эллу в пример, то их дети считали ее тупицей. Однажды соученица сказала ей:

— Знаешь, в чем твоя беда? Ты слишком серьезна. И с тобой чертовски скучно.

Элла внимательно выслушала девочку и ответила, что подумает о ее словах.

Даже ее прическа почти не изменилась за много лет — длинные прямые волосы цвета меда, которые она или распускала по плечам, или скручивала в пучок. Косметикой она тоже не увлекалась, разве что подкрашивала губы и немного оттеняла зеленым карандашом веки, чем, по мнению дочери, скорее скрывала, а не подчеркивала голубизну глаз.

Вообще-то Элла подозревала, что с ней не все в порядке. Она была то слишком назойливой и бесцеремонной (например, в отношении матримониальных планов Дженет), то слишком пассивной и покорной (например, в отношении поведения своего мужа). Как будто существовали две Эллы: одна жестко контролировала окружающих, другая безропотно повиновалась им. И — увы! — ей трудно было сказать, которая из них будет действовать в тот или иной момент.

Однако была еще и третья Элла, которая молча наблюдала за всеми и ждала своего часа. Именно эта Элла говорила, что она молчалива до немоты, но что за ее почти задушенным «я» поднимается волна ярости и бунта. Если дело и дальше так пойдет, предупреждала третья Элла, она обязательно взорвется. И ничего тут не поделаешь..

Размышляя об этом в последний день мая, Элла сделала то, чего не делала довольно давно. Она принялась молиться. Она просила Бога или дать ей любовь, которая поглотит ее всю, или сделать ее безразличной ко всему, чтобы она не страдала от отсутствия любви.

— Пожалуйста, сделай, как считаешь нужным, но только побыстрее, — подумав, добавила она. — Ты, наверно, забыл, но мне уже исполнилось сорок лет. И как Ты видишь, справиться с этим мне не удается.

17 октября 1244 года, Конья

Боясь оглянуться, я бежала и бежала по узкой улочке. Когда я добралась до базара, легкие у меня горели. Почти теряя сознание, я прислонилась к стене. Только тогда у меня хватило смелости оглянуться. С удивлением и радостью я увидела, что за мной следом бежит лишь один человек. Это был Сезам. Задыхаясь, он с сердитым выражением лица остановился рядом и бессильно опустил руки, не в силах спросить, с чего это я вдруг как сумасшедшая помчалась по улицам Коньи?

Все случилось так быстро, что, только прибежав на базар, я смогла осознать происшедшее. Вот я сижу в мечети и, забыв про все на свете, слушаю исполненную мудрости проповедь Руми. В таком состоянии конечно же я не обратила внимания на сидевшего по соседству юнца, который случайно наступил на конец шарфа, скрывавшего мое лицо. Прежде чем я успела что-то сообразить, тюрбан съехал набок, приоткрыв лицо и прядь волос. Тотчас поправив шарф, я продолжала слушать в уверенности, что никто ничего не заметил. Но когда я снова подняла голову, то увидела молодого человека в первом ряду, который, ухмыляясь, пристально смотрел на меня. Квадратное лицо, острый нос, расползшийся в улыбке рот. Это был Бейбарс.

Из всех завсегдатаев нашего лупанара Бейбарс был самым противным, и ни одна из девушек не хотела с ним спать. Есть такие мужчины, которые любят шлюх и в то же время стараются побольнее их обидеть. Таким был Бейбарс. Вечно он отпускал непристойные шутки. А однажды так прибил девушку, что даже хозяйка, любившая деньги больше всего на свете, прогнала его и велела больше не появляться у нее на пороге. Однако он вернулся и возвращался еще не один раз. Так продолжалось несколько месяцев. Но потом, по какой-то неведомой мне причине, он перестал приходить в бордель, и мы больше ничего о нем не слышали. И вот теперь, отрастив бороду, он, как настоящий благочестивый мусульманин, сидел в первом ряду, и только глаза у него по-прежнему мерзко блестели.

Я отвернулась, но было слишком поздно. Бейбарс узнал меня. После того, как он шепнул что-то соседу, они оба обернулись и стали на меня смотреть. Потом показали на меня кому-то еще, и один за другим мужчины в мечети стали оборачиваться и глядеть в мою сторону. Я почувствовала, что краснею. Сердце у меня от страха забилось быстро-быстро, но я не могла сдвинуться с места. И тогда я, как ребенок, закрыла глаза, словно хотела таким образом скрыться от окружающих и отвести от себя беду.