Дмитрий Тростников - Знаменитость

Зяблик, видимо, совсем онемел. Я представил, как он стоит посреди заваленной радиоэлектронным хламом комнаты, придерживая рукой провод старого телефона с треснутым диском, перехваченным лейкопластырем.

— А что ты говоришь про тот магнитофон, я не понял? — наконец спросил он.

— Ты когда его паял, «бычок» там по небрежности оставил — в мастерской потом нашли. И этот хачик разозлился и заявление на меня написал. И теперь мне срок обещан. Вот так ты мне удружил! Если, конечно, ты друг, а не специально подставить меня собирался, — от воспоминания о свалившемся несчастье на меня накатила новая волна холодной злости. Хотя и сам понимал, что перебарщиваю. Впрочем, я привык, что Витька с третьего класса школы всегда был готов стерпеть от меня и не такое. Конечно, когда я наезжал по делу. А сейчас он был кругом виноват.

— Ева только полчаса назад звонила, тобой интересовалась, спрашивала, когда и как ты обратно поедешь, — убито признался начавший прозревать Витька.

— И ты сказал?!.. — опешил я. — Ну, с такими друзьями мне врагов не надо. Ладно, ждите меня и осторожнее там! — велел я. И повесил трубку, не прощаясь.

Когда мы вывалились из душной кабины, присутствовавшие на почте люди смотрели на нас во все глаза. Я пожалел, что кричал так громко, наверное, они все слышали. Но исправить уже ничего было нельзя. Теперь главное было срочно добраться на вокзал, пока еще можно успеть на электричку.

— Тебе пообещали, что посадят, там — в конторе? — спросила вполголоса Старкова, когда мы втиснулись в переполненный автобус, направлявшийся к вокзалу.

Я кивнул. И она прижалась еще крепче, хотя, казалось бы, в набитом телами автобусе и так невозможно быть ближе к женщине.

Маша все-таки удивительно умела понимать. Потому что всю дорогу простояла тихо, как мышка. Не говоря ни слова, только прижимаясь ко мне животом. И изредка «клюя» носом мне в шею — когда нас толкали выходившие на остановках или прорывавшиеся в салон пассажиры.

И только за сто метров до вокзала она потормошила меня, чтобы сказать:

— Смотри, новый радиомагазин открыли!

Действительно, яркими огнями светила вывеска магазина «Электрон», которого раньше я здесь не видел.

В первом же зале этого нового магазина на полке стояли в несколько рядов коробочки с магнитофонной лентой. Причем эти ряды таяли на глазах. Покупатели расхватывали пленку, кто по пять, а кто и по десять бобин. Коробочки были какие-то новые, незнакомые, но это была презренная казанская «Тасма».

— Покупай скорее, пока не разобрали! — подтолкнула меня Старкова.

Но мало того, что это была никудышная «Тасма», так еще и коробочки оказались маленькие. Видимо, по 375 метров — на полчаса записи, целиком концерт на такую не войдет — что я и объяснял Старковой, стоя перед прилавком.

— Зря вы так считаете, молодой человек! — возразил отпускавший пленку продавец. — Это особо тонкая пленка повышенной чувствительности — новая разработка. Потому на небольшую бобину входит уже не триста, а пятьсот метров! Современный технический прогресс дошел и до Казани! — пошутил жизнерадостный продавец. — Так что берите, пока народ не прочухал и все не расхватал…

— Вот, единственное, в чем хоть немного повезло, — пожаловался я Старковой, показывая купленную бобину. — Съездил в Питер, называется!

— И все? А я? — лукаво сощурилась Маша. — Ой! Ты же к родителям обещал вечером зайти рассказать, — вспомнила она.

Но я понимал, что не смогу рассказывать отцу, как меня вербовал и шантажировал друг, которому он так опрометчиво верил. Это станет настоящей пыткой. И как бы я ни старался уговаривать себя, что отец не виноват — все равно будет казаться, что он меня подставил. И раз обстоятельства не позволяют мне вернуться сегодня домой — выходило к лучшему.

— Я знаю, как поднять тебе настроение! — решила Старкова. — Пойдем, я сделаю тебе подарок. Хочу купить тебе новую рубашку.

— На электричку не успеем. Она уже вот-вот, — возразил я.

— А мы быстро! Прямо тут и возьмем, у фарцовщиков рядом с вокзалом, — Старкова смотрела умоляющими глазами. — Доставь мне такое удовольствие. Я давно хотела одеть тебя в какую-нибудь красивую вещь и самой прижаться рядом. И чтобы бабы вокруг завидовали и шипели: «Присосалась к парню»…

Я усмехнулся, представив эту картину. А Старкова, не говоря ни слова, потянула меня на площадь перед Витебским вокзалом.

На привокзальной площади в густеющих сумерках еще маячило несколько припозднившихся фарцовщиков. Умело показывающих тайную деловую озабоченность, но к вечеру уже ссутулившихся и замерзших. В отличие от шикарных королей Невского проспекта это были третьесортные спекулянты, впаривавшие подделки под «фирму», пользуясь неразборчивостью провинциалов. Поток которых выплескивался с вокзала на улицы Ленинграда.

— Чем интересуетесь? — мгновенно вычислил в нас потенциальных покупателей самый шустрый из этих парней в джинсовой куртке с меховой оторочкой.

И пока Старкова объясняла про рубашку, к нам, словно молчаливые привидения, приблизились и остальные спекулянты, прислушиваясь вполуха к разговору.

— Что так долго сегодня стоите? — спросил я, подавая зажигалку тому из них, который никак не мог прикурить сигарету из яркой фирменной пачки.

— Надо «крыше» деньги отдать. А они не едут, разборки какие-то… Бардак, короче, как повсюду в стране, — ухмыльнулся фарцовщик замерзшими губами.

— А я никому платить не собираюсь, — пробурчал второй, тщедушный. — На той неделе я все отдал. А то, что у них что-то меняется — это их, бандитские дела… меня это не касается.

— Ну-ну, — с сомнением кивнул второй. — Там говорят, какие-то отморозки появились. Нашим обычным бандитам пасть порвали…

— Завтра будут отличные польские рубашки, хлопок-вискоза, — пообещал Старковой фарцовщик, с которым она пыталась торговаться. — А сегодня могу предложить отличные джинсы «Монтана» за двести… Коттон сто процентов…

— У меня только сотня, — вздохнула Маша.

— Электропоезд до станции Гатчина отправляется с третьего рамочного пути! — дважды объявил диктор по громкоговорителю.

Я красноречиво кивнул в сторону электричек, глядя на Машу.

— Купите Высоцкого? «Парижский концерт», уникальный альбом! — цепляясь за последний шанс, предложил замерзший фарцовщик. — За сотню отдам…

— Ух ты! — Загорелась Старкова. — Хоть в руках подержать! Никогда не видела — такая редкость…

— Отойдем в сторонку, — торопился зазвать обрадованный спекулянт.

Мы отошли к небольшому бордюрчику поближе к платформам вокзала. Парень воровато огляделся налево и направо и достал из большой сумки грампластинку в неновом картонном футляре.