Дмитрий Тростников - Знаменитость

— Ладно, ты подожди меня где-нибудь здесь на лавочке или в кафе, — попросил я, озираясь в поисках удобного места. — Я не знаю, сколько разговор продлится — надеюсь, недолго…

— Хочешь минет для храбрости? — лукаво поинтересовалась Старкова.

— Что? — сначала не понял я и даже смутился от того, что не понял. — Прямо здесь? — развел я руками перед стенами КГБ, показывая, что еще не разучился шутить. — Ладно, я пошел.

Заходя в двери, я чувствовал, как Старкова смотрит мне в спину. И еще мелькнула шуточная мысль, что, если меня вдруг арестуют и я не выйду из «Большого дома» через пару часов как положено, — есть кому сообщить родным, что попался. Впрочем, никаких неприятностей со мной здесь произойти не могло. Все-таки я шел к однокласснику моего отца, к тому же на беседу, а не на допрос. Можно сказать — «в КГБ по блату», пытался я мысленно шутить, подавая паспорт в окошечко бюро пропусков.

Проходя мимо дежурного офицера, придирчиво сличившего фотографию в моем паспорте с тем лицом, которое он видел перед собой, я решил держаться как можно более уверенно и независимо. Коридор, выложенный бесконечной елочкой желтого паркета, привел меня к двери, на которой крупными цифрами значилось «317».

Гебист, сидевший в просторном кабинете, окнами во двор, взглянул на меня коротко и только потом расплылся в улыбке. Среднего роста, с обычной «молодежной» стрижкой из советской парикмахерской, в обычном сером пиджаке (в отличие от кителя парня, стоявшего на вахте). Глаза не черные и не голубые, а какие-то серые. Выглядел он не то чтобы невнятно, а как-то слишком обыденно. Так, что даже описать точно внешность этого майора Соколова было непросто. Ничем не выделяющийся средний мужчина, которых тысячи на ленинградских улицах.

— Очень ты, Сережа, на своего папу похож! — заявил мне он, приглашая сесть напротив. — Ну, вылитый Климцов старший двадцать лет назад! — и он снова улыбнулся. Но при этом как-то довольно холодно смерил меня глазами. — Ну, рассказывай, — предложил он.

И я максимально коротко изложил, как мне казалось, довольно внятную версию. Что в Ленинграде сейчас находится уголовник Бес. Что он опасен, угрожал многим людям. И что про многие его преступления я, наверное, даже не знаю. Но было бы очень здорово избавить город от этого подонка. Ведь, как в том известном фильме говорится, «вор должен сидеть в тюрьме». И может ли Александр Николаевич как-то повлиять? Ведь говорят, что КГБ может все. Или хотя бы что-нибудь посоветовать?

Пока я говорил, гебист расхаживал по кабинету. Когда я замолчал, он еще выдержал небольшую паузу, потом сел напротив, посмотрел мне прямо в глаза. При этом взгляд у него сделался такой, как будто недавние его же улыбки были совершенно непростительной ошибкой.

— Очень хорошо, что ты сам пришел, Сережа, — сказал Соколов вкрадчиво. — Потому что даже не догадываешься — в какую плохую историю попал. Ты сейчас стоишь буквально в шаге от того, чтобы навсегда искалечить собственную жизнь. И жизнь своей семьи, кстати… — прибавил он со значением.

То, что у меня все плохо, я знал. Но он явно клонил куда-то.

— Ты уже давно находишься в нашем поле зрения, — пояснил он. — И мы не принимали серьезных мер, только потому, что надеялись — ты не безнадежный отщепенец, а наш, советский человек, только по молодости оступившийся. Сейчас я кое-кого вызову, а ты пока посмотри вот этот документ…

Одной рукой Соколов нажал кнопку, находившуюся у него под столешницей, другой подал мне лист бумаги, исписанный неразборчивым почерком. И терпеливо замолчал, давая мне время самому разобрать кривые каракули. Сначала я понял только главное слово «заявление», крупно выведенное в середине листа. Потом в тексте идентифицировал свою фамилию и слово «магнитофон».

Дверь кабинета открылась. Заглянул сотрудник в форме.

— Разрешите ввести? — спросил он.

Соколов кивнул.

Дверь открылась, и зашел тот самый Асланбек, которому я в июне за тысячу рублей толкнул магнитофон — инженерный шедевр Витьки Зяблицкого с лейблами «Sony». Только в этот раз Асланбек был скверно выбрит, и на нем не было характерной огромной кепки «аэродрома».

— Садитесь, Хаджиев, — велел следователь.

Аслан молча сел напротив меня, даже не взглянув.

— Подтверждаете, что Сергей Климцов продал вам поддельный магнитофон за тысячу рублей? — спросил гебист.

— Подтверждаю, — с сильно выраженным акцентом проговорил кавказец.

— Вот видите, Сергей, — официально переходя «на вы», кивнул следователь. — То, что вам казалось невинной шалостью, на самом деле является серьезным уголовно наказуемым деянием. Статья «мошенничество». И тянет, в зависимости от обстоятельств, лет на семь-восемь общего режима, — со вздохом констатировал друг моего отца.

Он снова нажал кнопку и, когда в дверях показался дежурный, подошел к нему, начав отдавать какие-то распоряжения.

— Аслан, что ты делаешь! — быстро взмолился я через стол. — Магнитофон ведь отлично играл, не хуже японского. Ты «Boney M» слушал, разве плохо звучало?

Аслан кивнул головой, соглашаясь, что звучало хорошо.

— Никто не будет знать, что он не японский, только мы с тобой! Сейчас еще один аппарат на подходе, я его тебе бесплатно отдам, как компенсацию. Родственникам подаришь, — продолжал шепотом обрабатывать я. — Забери заявление, брат, очень тебя прошу!

— Сломался он… — пробормотал Аслан.

— Я же тебе говорил, сломается — сразу мне неси! — перебил я, все еще не теряя надежды. — Пожизненную гарантию даю!

Кавказец наконец поднял взгляд прямо на меня.

— Он сломался. Мастеру понес. Тот крышка снял, а внутри магнитофона даже окурки сигаретные кто-то набросал, вах! — гневные желваки заходили на его скулах. — Ты не просто меня обманул, Сергей! Ты неуважение проявил…

Проклятая Витькина небрежность — понял я. Увлекаясь работой, он имел привычку тут же и «бычок» погасить или забыть россыпь лишних деталей или отвертку, закрывая корпус своего изделия. Витька был доморощенный гений, но он никогда не был «фирмой». И за это мне теперь светил реальный срок.

— Хаджиев, на выход! — наконец скомандовал дежурный.

Аслан поднялся и неспешно пошел вон, машинально сложив руки в замок за спиной.

— Ну вот, Сергей, теперь ты видишь, какое счастье, что заявление попало мне в руки, а не кому-нибудь? — Соколов моментально вернулся к прежнему покровительственно-доверительному тону. Только мне уже не хотелось играть с ним в заговорщиков. — С гражданином Хаджиевым мы разберемся. За ним своих грехов хватает. И заявлению я, конечно, постараюсь ходу не дать. Только ты сам должен нам помочь…

Я уже ждал — когда он произнесет эту фразу, и вот она прозвучала. Я даже уже догадывался, что захочет от меня КГБ. И как мне только взбрело в голову самому явиться сюда? На что рассчитывал? Каким дураком был! Я просто молчал, уже понимая, какой выбор сейчас мне будет предложен.