Дмитрий Тростников - Знаменитость

Кое-как примостившись на коротенькой жесткой лавочке, я еще подумал, что лучше трястись двести километров здесь, чем в кабине, где начальник во всю глотку распевает дурацкие песни своим пронзительным голосом. И, мысленно согласившись с этим, я успокоился и незаметно заснул.

Я вышел с пустыми руками уже из третьего подряд магазина радиотехники. Посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого — вроде бы самое начало дня. Но время его уже неумолимо таяло. А только этот единственный день был в моем распоряжении на все дела, которые надо сделать в Ленинграде, куда я тайно выбрался из Гатчины. Там, в квартире Витьки Зяблика, мы уже неделю скрывались и готовились к записи. И я не рассчитывал, что дурацкие проблемы возникнут с самого утра.

Из продажи исчезла магнитофонная лента. В магазине «Мелодия» у Пяти углов ее не оказалось. И в «Электроне» на Васильевском острове было хоть шаром покати. Как будто во всем Ленинграде пленка разом исчезла с прилавков. Оставался шанс случайно набрести на последние завалявшиеся запасы в магазинах каких-нибудь отдаленных районов. Но я не мог наудачу весь день мотаться из конца в конец огромного города. Важно было успеть сделать несколько дел и не влипнуть ни в какую историю.

Продавцы, которых я уговаривал продать пару бобин из-под полы, только пожимали плечами. Я так и не понял: действительно нет завоза пленки во всем Питере или идет какой-нибудь скрытый милицейский рейд, и они боятся продавать из-под прилавка?

А мне ведь еще и не всякая пленка подходила! Лучше всего была бы конечно западногерманская импортная пленка «BASF» или японская «Maxell». Но такой лютый дефицит найти в свободной продаже без блата было нереально. В магазинах могла попасться ГДРовская пленка «ORWO» — это был бы наиболее подходящий вариант из реальных. Отечественную пленку в Союзе производили шосткинский комбинат «Свема» и казанская «Тасма». «Свема» тоже годилась на крайний случай, «Тасма» же считалась полным дерьмом, и на нее старались не записывать музыку даже любители. Но сейчас в магазинах не было вообще ничего — пустые полки.

Утро начиналось отвратительно. Еще ничего не сделано, а время уже начало утекать. Я постарался убедить себя, что пленку в любом случае найду, хотя бы у фарцовщиков на Невском. Обычно эти ребята торговали фирменными дисками модных западных групп, а не разменивались на мелочи типа магнитной ленты. Но даже если у них ее не было на руках, за час эти парни были способны достать что угодно. Я велел себе успокоиться, потому что все будет нормально. И у меня больше не осталось поводов увиливать от следующего дела, ради которого я оказался в Питере, рискуя напороться на знакомых.

Предстоявшая встреча с родителями обещала стать нелегким испытанием. Никогда прежде я с таким тяжелым сердцем еще не звонил в двери собственной квартиры. Открыв дверь блудному сыну, папа явно собрал все силы, чтобы с ходу не высказать мне все, что он думает. А сказать он мог и насчет семейных денег, сгоревших в авантюре и, по сути, украденных мною у самых близких людей. Плюс претензии насчет моего долгого отсутствия и сомнительных связей с сомнительными (по его мнению) людьми, которые я завел. Он великодушно промолчал насчет всего этого в присутствии матери.

На одно у отца не хватило сил — он слишком быстро отвел глаза. Впрочем, и я только мельком взглянул на него, чтобы дальше начать разглядывать обувь в прихожей. В душе я прекрасно понимал, насколько он прав по-своему. И моя правда, которая все-таки была у меня за душой, выглядела слишком бледно и сложно по сравнению с его простыми и логичными аргументами. Нам так много надо было сказать друг другу. Но начать разговор всерьез ни один из нас не оказался готов.

— Там тебя дожидаются, — кивнул отец на закрытую дверь моей комнаты. Он еще раз мельком посмотрел мне в глаза и сразу отвернулся.

— Кто ждет? — не понял я.

— Там, — неопределенно махнул отец и заспешил на кухню, как ни в чем не бывало. Словно я вернулся домой, отлучившись на четверть часа в булочную, а не пропадал невесть где несколько недель.

Я сделал шаг вперед и застыл. На диване в моей комнате сидела Маша Старкова. Ее темные волосы были скромно убраны назад. Она сидела как-то неловко, на самом краешке, поджав ноги пятками к ножке тахты. И первый взгляд, который она бросила на меня снизу вверх, был неуверенным и стеснительным.

— Как ты меня нашла? — невольно вырвалось у меня.

Она встала и сделала шаг навстречу.

— А я прописку подсмотрела в твоем паспорте, пока вы у меня жили, — шепотом выдохнула Старкова. — Видишь, какая я бессовестная?..

Она рассматривала меня всего, с головы до ног, как будто видела в первый раз. И, по-моему, если бы не обстановка дома моих родителей, Маша сию же минуту повисла бы у меня на шее. А так она только стояла в шаге от меня и смотрела ненасытно, как будто старалась съесть глазами.

— Ну, что молчишь? Не рад, что я приехала? — поежилась она.

А что я мог сказать? Я был ужасно рад увидеть ее тут в Питере. Выходило, что я, вроде бы не думая о ней в Одессе, все-таки умудрился соскучиться. Но если бы она только знала — насколько не вовремя и не к месту она приехала! Старкова смотрела на меня в упор.

— Сергей, подойди ко мне! — позвал отец.

И я воспользовался этим, чтобы выйти из комнаты. Мне нужна была хоть какая-то короткая пауза.

Отец держал в руках телефонную трубку. Но первой на меня набросилась мать.

— Сережа, кто эта женщина? — забормотала она тревожным шепотом. — Она приехала час назад, спросила тебя. Мы предложили подождать, но мы же должны знать, что это за личность из Москвы? И что тебя с ней связывает? И вообще, она явно старше тебя…

— Я звоню своему однокласснику, помнишь, я говорил? — не обращая внимания на мать, спросил отец, кивнув на телефон.

И я понял, что он снова говорит о своем однокласснике из КГБ. Видимо, отец все обдумал и, понимая, что я запутался, видит в этом спасительный выход из положения.

Но я все равно замялся.

— Ты должен туда сходить, — сделав особый акцент на слове «должен». Как бы подчеркивая наш молчаливый уговор. Он ничего не говорит матери про украденные мной деньги и вообще забудет про них. Но в этом я обязан выполнить его волю. — Главное, ему ты можешь без опаски рассказать о любых своих проблемах. Это друг… — добавил отец, набирая номер.

Впрочем, обойтись без встречи с отцовским одноклассником из КГБ в любом случае было невозможно. Нам требовалась защита, какая-то сила, чтобы избавиться от Беса. А то, что уголовник не оставит в покое ни меня, ни Алешу Козырного — было ясно. А уж если мы сделаем свою запись и начнем распространять — тогда до очередной неравной стычки отсчет пойдет на часы. И как я мог сбежать на Север, где буду в относительной безопасности, зная, что Алеша снова угодит в рабство, если не произойдет чего похуже? Конечно, оставшимся в Гатчине Алеше и Витьке я ни слова не скажу об этой встрече. Знать им о таких моих делах было незачем.