Дмитрий Тростников - Знаменитость

— Гангстеры едут. Наш Питер еще такого не видел, — поморщился Соколов. — Скоро кортеж будет здесь.

Мне резануло ухо, как идейный чекист запросто употребляет не официальное имя города Ленина, а жаргонное «Питер», как в среде диссидентствующей интеллигенции. Но я не мог отвести глаз от папки у него на коленях.

— У вас есть для меня документы? — спросил я.

— Сначала твоя подпись, — отставил в сторону свои размышления чекист.

Он открыл папочку. И я с разочарованием обнаружил внутри ее картонных корочек, единственный лист бумаги с машинописным текстом. Не имеющий ничего общего с пухлым, видавшим виды досье на матерого уголовника. Чекист передал мне папочку в раскрытом виде.

«Я (ФИО) обязуюсь сотрудничать… — пробежал я глазами текст. — Оперативный псевдоним «Упорный»… Предупрежден об уголовной ответственности за разглашение… Куратор — майор госбезопасности…»

Соколов протягивал мне авторучку.

— Сначала вписываете своей рукой фамилию, имя, отчество, внизу ставите подпись, — велел он.

— А где досье на Беса? — спросил я.

— Сначала подпись, — отрезал он.

Я поколебался еще минуту и взял протянутую мне ручку. Я даже начал выводить первое слово, когда почувствовал, как майор на мгновение задержал дыхание и внимательно следит, дожидается момента, когда я все подпишу. И я понял — нет у него никаких документов, он и не собирался их мне отдавать.

— Сначала дайте посмотреть документы на Беса, — попросил я, откладывая ручку и не подписанное заявление.

— В понедельник, — вздохнул Соколов. — Начальство вызвали в Москву, усиленный режим охраны похорон генерального секретаря. В понедельник согласуем…

Я все-таки не поверил своим ушам. И пару секунд еще сидел, переводя дух. Потом открыл дверцу машины.

— Ты очень меня разочаровал, Сергей! Теперь пеняй на себя! — еще успел крикнуть мне вслед майор.

Но я уже выскочил из «Волги», как ошпаренный. Задыхался, хватая ртом порывы холодного ветра. Все мои планы и заготовки пошли прахом. В голове не осталось ни единой зацепки, как поступить, когда Бес появится здесь. Я просто шел к воротам кладбища и старался дышать ровнее.

— Ну как? — Старкова снова оказалась рядом, стараясь заглядывать в глаза. — Что тебе сказали?

Траурный кортеж показался в глубине улицы. Колонна приближалась.

— Тебе ничем не помогут, — упавшим голосом пробормотала догадавшаяся Старкова.

Стараясь не встречаться с ней взглядом, я вытянул сигарету из пачки. Хотелось успеть покурить, прежде чем все начнется. Еще я незаметно проверил, как держится в рукаве молоток — мое оружие «последнего удара». Страха я не ощущал совершенно. Наоборот, вместо страха откуда-то взялась бодрость. Еще никогда моя жизнь не была настолько в опасности. А я совершенно этого не ощущал. Просто знал, что вот сейчас все решится. Знал, что предстоит действовать. А значит, больше не придется изводиться ожиданиями и мучиться колебаниями. Пришло настоящее спокойствие — будь что будет. Только хотелось, чтобы все началось и закончилось поскорее.

— Господи, тебя же убьют! — всхлипнула Старкова. — Зарежут как мальчишку.

— Не каркай! — оборвал я ее.

Но глядя, как Маша отшатнулась в ужасе даже от собственных слов, мне стало совестно.

— Все будет нормально, — соврал я. — В такой толпе народа никто мне ничего не сделает. Свидетели кругом…

— Бесу наплевать на свидетелей! — зло вскрикнула Старкова. — Какой же ты все-таки!.. — она не договорила, с досадой мотнув головой.

Катафалк притормозил у ворот кладбища. На его крыше были закреплены две мощные колонки. Из которых громко звучал голос Алеши Козырного, распевающего блатную песню.

— Я поставил фрайера на гоп! Фрайер оказался жирный клоп! — разносилось на всю округу.

У меня аж мороз по коже пошел. Они все-таки устроили это надругательство и не собирались его прекращать.

Остальные машины должны были остаться здесь — дальше процессия пойдет пешком. Рядом с нами остановилась длинная «Чайка». Не самая новая модификация — шестидесятых годов, но блеск хромовой решетки радиатора и неповторимые остроконечные обводы фар только подчеркивали классический шик советского лимузина для партийных бонз. Задняя дверца распахнулась, и оттуда показался грузинский вор в законе Дато Южный. Без шапки, невзирая на морозец, в расстегнутой дубленке, он бросил короткий любующийся взгляд на роскошный автомобиль, по-видимому, свое недавнее приобретение.

— Здравствуй, дорогой! Горе-то какое! — поравнявшись со мной, воскликнул Дато с грузинским акцентом. — Слезы на глаза наворачиваются, когда вспоминаю дорогого покойника. Как он пел! Даже по-итальянски мог не хуже ихнего Челентано!..

Площадка перед входом быстро заполнялась машинами. Я кусал губы, не представляя, как заставить замолчать эти колонки, в которые заточили голос Алеши. Техника звукозаписи заставляла мертвого певца против его последней воли делать то, что живьем от него никто не смог бы добиться. И кроме меня это некому было остановить.

Я старался разглядеть в толпе Беса. Мне важно было увидеть его первым. Но обзор перегородил старенький автобус. На таком на похороны обычно подвозят бедных родственников и соседей по подъезду.

И в этот момент меня тронули за локоть. Резко развернувшись, я вдруг обнаружил, что рядом Валет. Он явно нервничал, как заговорщик, озирался по сторонам и, чтобы подойти ко мне, выбрал момент, когда автобус загородил нас от лишних глаз.

— Я все-таки принес тебе справочку, что Бес — стукач, — торопливо сообщил Валет, придерживая под полой «обкомовского» пальто, точно такую же картонную папочку, какую недавно я видел в машине у чекиста. — Все как обещал. Мой шеф как услышал про шедевральный посмертный концерт Алеши — быстренько документы запросил. В единственном экземпляре существует. За такой дефицит Бес что хочешь отдаст, лишь бы только от расписочки избавиться и чтобы никто не узнал, — недобро ухмыльнулся Валет, не переставая оглядываться. — Ну, что, давай мне пленку?.. А я папочку отдам прямо Дато.

Он протянул руку.

— Нет у меня пленки, — буркнул я.

— А это что? — ткнул пальцем Валет. Из моего кармана выглядывал уголок яркой коробочки с записью-пустышкой.

— Долго объяснять. Нет у меня сейчас пленки, — огрызнулся я. — Эту я Бесу отдам. Меня без нее не пустят на кладбище. А я должен там быть. Они блат поставили, который Алеша ненавидел. Сил нет это слышать. Я должен это остановить…

— Да тебе вообще туда ходить не надо, — втолковывал Валет. — Отдадим папочку Дато — урки между собой сами разберутся. А насчет Дато ты зря сомневаешься. Его грузины с собой стволы взяли. Так что Бес ничего не намахает своим ножичком. Че пленку-то зажал? Не доверяешь мне что ли?