Григорий Ряжский - Точка

— О’кей, клади сюда семьдесят баксов и можешь быть свободна, а твои подруги останутся, — он протянул ладошку по направлению к Зебре и пристально посмотрел ей в глаза. Сейчас мне уже взор его не понравился, несмотря на имеющуюся правоту, и нам стало неуютно.

— У меня нет денег, — отказала ему Дилька, — и во-первых, не моя в том вина, а в вашем желании, а во-вторых, я еще не получила ни копейки от мамки за вас, потому что получу завтра.

Это была правда — второе ее высказывание — именно такой порядок был на нашей точке, на Ленинке, да и на Красных Воротах тоже.

Тут слово солидарности вставила голая Нинка, так как мы успели с ней окончательно раздеться и ждали, чем закончится перепалка. И она сказало совершеннейшую нелепость, которую я могла объяснить себе только дурманным порошком, втянутым ею в ванной на Павлике незадолго до начала работы:

— Мы тоже не останемся тогда, мы сегодня или вместе отдыхать решили, или вообще не отдыхать, ясно? — она при этом и не думала начать одеваться обратно, но вызывающе добавила: — И у меня нет денег никаких. — Мойдодыр кивнула на меня, так же стоящую здесь же совершенно без ничего, и уточнила злорадно: — И у нее тоже.

Ребята переглянулись между собой, но не растерянно, а по-деловому.

— Понял, — согласился кривоарбатский хозяин и задумчиво посмотрел наверх, туда, где кончалась лестница на второй этаж. — Я понял вас, девчонки, — он медленно развернулся и не спеша стал подниматься на второй уровень квартиры, — вы еще подождите немного, не уходите пока, я вернусь сейчас, — бросил он через спину, не оборачиваясь.

Мы с Нинкой продолжали стоять голыми дурами, не зная в какую сторону развернется затеянная Зеброй неприятность. Двое других ребят присели и ничего не говорили нам, никаких слов: ни ободривающих, ни с обвинительным уклоном, им просто было интересно, и они не пытались этого скрыть. Казалось, это приключение с проститутками для них гораздо привлекательней самого процесса траханья с нами, включая минет и возможный анал, даже, если и частично, не с каждой, а только с Нинкой-Мойдодыр.

— Закурить не будет? — неожиданно спросила Нинка в сторону сидевших мужиков и нервически улыбнулась. Наверное, Асланов кокс был не такой сильный по действию и не такой чистый, и Нинка начала быстро трезветь — одна медовая улитка начала быстро сползать с другой, разъединяя счастливое перетекание двух удовольствий друг в друга и наоборот.

Ребята посмотрели на неё и не ответили. Да и не нужно было уже отвечать, потому что мизансцена этого действия поменялась в один миг, когда все увидали, что хозяин спускается по лестнице обратно, с трудом сдерживая два поводка, с которых рвались вниз, опережая его, два остромордых кобеля в крапинку с мелкими, рыскающими глазками и распахнутыми челюстями. Таких я прежде не встречала, но потом уже, через время, опознала таких же в другом месте, и мне сказали там, что их породу называют стаффордширами и что эти собаки — натуральные убийцы других собак и заодно людей, если понадобится.

Понадобилось, значит, в тот раз, с нами. Собаки тянули хозяина к низу лестницы что есть сил, и ему приходилось цепляться рукой за перила, чтобы не завалиться. Жертв своих, то есть, нас с Нинкой и одетую Зебру, кобели вычислили в секунду и всю свою ярость нацелили в нашу сторону без всякого дополнительного приказа.

— Ну, что, девчонки, — снова так же, как и прежде, без нервов спросил собаковод и удлинил чуть поводки через круглую рукоять, — работаем или не работаем?

Сейчас уже молчали мы все, даже Зебра. Она словно замерла на месте и онемела. Хозяин подождал нас немного, но не дождался ничего определённого и отпустил машинку еще метра на два, так, что пёсьи головы были к нам совсем близко уже, в метрах двух, наверно, не дальше.

— Ну, тогда, будем считать, вы сами все решили, сучки, — улыбнулся он и освободил поводки так, что стаффордширы радостно взвыли, почуяв почти свободу от кожаных пут и предвкушая быструю кровь от голых, пахнущих страхом тел, кинулись вперед окончательно с целью порвать нас на куски. И это было так страшно, что я зажмурилась и приготовилась к дикой и рваной боли, но не знала, откуда она начнется, с ног или с шеи, а тихая Нинка задрожала и, присев на корточки, отвернулась к собакам спиной. Машинку свою, регулирующую, собачник этот херов защелкнул, когда до нас оставалось сантиметров по пятнадцать: что — до моих ног, что — до Нинкиной, присевшей на корточки, спины. И поэтому у нас не получилось в тот момент хорошо рассмотреть, как Зебра не сдвинулась с места, где стояла, а теперь я уже думаю, что тогда она и не моргнула даже, потому что внезапно все вокруг изменилось, вся картина у мужика этого с псами и их отвратительного над нами превосходства.

Я только услыхала, как Дилька заорала не своим голосом, но не от страха, а от ненависти и от гордости и рванула на себе кофту, в какой приехала. Это я уже успела зацепить, так как разомкнула глаза и увидала.

— Мра-а-з-з-зь!!! — выкрикнула она навстречу собакам, но, имея в виду всех их: и псов и мужиков. — Хуй соси, мр-р-ра-аз-з-зь!!! — Хозяин опешил от неожиданности, но собаки пока ещё не въехали в непредсказуемость ситуации и не поняли, что происходит. — Думаешь, я боюсь тебя, ублюдок??? — продолжала орать Зебра, — да срала я на тебя и на волков твоих ебучих, — одним коротким движением она рванула рукава кофты к верху и задрала низ кофты к шее, обнажив разом страшные свои зебры на руках и неровный шов через живот с края по край. — Видал, гадина? Ты это видал, урод? — Это и был как раз момент, когда встали собаки. Встали без хозяйского приказа, замерли перед Дилькой, не доступя тех самых опасных сантиметров, и даже слегка отшарахнулись назад. Зебрина неожиданность была сильней для них, чем не отданный до конца хозяйский приказ, и они растерялись. Парни привстали, где сидели, вытаращили глаза и тоже застыли с оторванными от дивана жопами посредине состояния между сидя и стоя.

Больше Дилька ничего говорить не стала, она подхватила сумочку свою с косметикой и гондонами и, не обращая внимания ни на кого, пошла вон, бросив нам по ходу убытия: — Ушла я. Если чего, на Павлике буду, — и хлопнула дверью.

Хозяин проводил ее глазами, удерживая собак, постоял немного без комментариев и утянул псов войны обратно наверх. Мы продолжали с Нинкой стоять голые и ждать последнего решения после всего, что произошло, своего решения и ихнего. По-правильному было сейчас одеться быстро и свалить под получившийся скандал, списать происшедшее на общие нервы и потерю настроения. Но такое мне было не по нутру, несмотря даже на Зебрино непокорство, включая животных. Нинка, я поняла, ждала, как я решу и что начну предъявлять. И я решила предъявить следующее соображение: