Анатолий Тосс - Попытки любви в быту и на природе

— Работает? Проверяли? — спросил я строго.

— Инфант проверял, сказал, что все в порядке, — отрапортовала Жека.

Потом позади ларька, как и полагается, мы с Илюхой прополоскали рот американской сивухой из штата Теннесси, и Илюха снова отказался выплюнуть достаточно крупный глоток. Я долго думал, как же поступать мне, и в результате тоже решил не разбазаривать понапрасну ценный реквизит. В конце концов, пара глотков в середине субботнего дня может только улучшить общую сноровку.

Там, у ларька, мы никаких подозрений не вызывали, мы вообще были отлично законспирированы — подумаешь, двое нестарых забулдыг бутылку из горла на грудь принимают. Бутылочка, конечно, недешевая, но по нынешним временам и забулдыги неоднозначные попадаются.

А в том, что мы именно забулдыги (хорошее слово, приятно его все повторять и повторять), в этом у прохожих никакого сомнения не оставалось. Ну кто еще с разбитой половиной лица, да в лейтенантских полевых кирзачах, таких же галифе и в телогрейке на голое тело в тени ларька хорониться будет?

Да и второй, то бишь я сам, немногим отличался. Разве только без синюшной разноцветности на приблатненном лице. Вместо нее у меня изо рта светилась золотистая фикса, ради которой я с утра не поленился забежать к давно знакомой женщине — стоматологине по имени Милочка. Милочка мне фиксу и установила.

— Ну что, Б.Б., — подбодрил я Илюху, когда мы выполоскали из горла внутрь себя все, что могли, оставив лишь на донышке. — Ну что, пора, двинем, что ли, на преступление.

И Илюха кивнул мне в ответ, мол, давай двигать.

Полянка была все та же, да и березка присутствовала, мы их из кустов легко определили. И Инфант ничуть не изменился, а вот девушка была полностью новая. Мы такую раньше и не видели никогда и потому стали внимательно ее разглядывать, но пока лишь издалека.

И чем внимательнее мы разглядывали, тем больше нам все это не нравилось. И прежде всего девушка. Потому что она была, как это говорили раньше, например, в народных сказках Бажова, — совсем не девушка, а «Царь-девица». Иными словами, гвардейской стати была Инфантова подруга. Такой и знамя на параде нести не грех поручить. И выделялась она над Инфантом минимум на полголовы, и в плечах не очень уступала, не говоря уже про бедра. Которые Инфант, пытаясь прижать к березе, прикрывал лишь наполовину. Хотя, как я уже сообщал, сам был не узеньким.

— Так чего, — в раздумье прошептал Илюха, — значит, не дает она ему?

— Вроде бы нет, — ответил я, тоже переходя на шепот.

— Может, и правильно делает, — предположил мой подельник. — Может, и не надо ему такого. Может, не по зубам кусок.

Мы еще помолчали, посмотрели. Инфант между тем активно наяривал, прямо по сценарию, его руки двигались по гренадерскому телу хоть хаотично, но быстро. Да и то, пойди пробегись по такому разом, не пропустив ничего.

— Знаешь, — снова прошептал Илюха, — может, не стоит нам вмешиваться? Отдадим все на откуп законам природы, глупо ведь с природой спорить.

Я задумался. В белобородовских словах присутствовал здравый смысл, потому что совершенно непонятно, каким образом такого человека, как Инфантову девушку, можно попытаться изнасиловать. Нет, невозможно такое представить! Да и представлять не хотелось!

Я снова взвесил все «за» и «против». И «за» все же оказалось больше — ведь репетировали, все по местам расставили, жили, можно сказать, предстоящим изнасилованием всю последнюю неделю. Сколько труда, времени, энергии ушло! А эмоций, чувств, вдохновения? Как посчитать вдохновение? И вот так сейчас порушить все собственными руками только лишь потому, что Инфантова девушка не вызывает насильнических чувств. Да и вообще ничего, кроме уважения, не вызывает.

К тому же не мог я дискриминировать девушку по росту и общей остальной внешности. Ведь если бы, например, она оказалась миниатюрнее и соблазнительнее, не пришли бы к нам подлые пораженческие мысли, и не захотелось бы нам на попятную. А значит, опустились мы до примитивной дискриминации и несправедливости по отношению к атлетически сложенным членам общества. А несправедливостей я не любил. Да и кто их любит?

— Нет, стариканыч, — оповестил я Илюху, — не малодушничай. Не дрейфь, иными словами. Тебе ж ничего такого не требуется, возьмешь ее за руку, оторвешь от Инфанта, дыхнешь американской сивухой, и дело с концом. Кто такой запах выдержит, хоть и под два метра? Перепугается и захнычет, а Инфант к этому моменту нас обоих удачно вырубит. И получит в награду то, что в принципе любому другому совершенно ни к чему. Но что ему так важно. А то сам подумай, чего ради ты себя так здорово синяком загримировал? Неужели все твои труды и жертвы напрасны?

— Думаешь? — ответил мне вопросом на вопрос Илюха и опять глубокомысленно замолчал. Но потом все же принял решение.

— Протяни-ка бутылочку, — процедил тяжело решающийся на таран камикадзе, зорко, с прищуром наблюдая за полянкой и прикидывая себя в тесном клинче с двухметровой Инфантовой подругой.

Собственно, прищурить ему оставалось лишь один глаз, другой и так постоянно прищуривался.

— На такое решиться без окопных ста граммов не могу, — добавил он и прищурился снова.

Я тоже посмотрел на полянку, на девицу и не смог отказать.

— На, — передал я остатки теннессийских виски напарнику. — Ты не волнуйся, старикашка, я с Инфантом быстро разберусь, так что тебе недолго продержаться до прихода наших. Секунд пять — не больше. Мальчиш-Кибальчиш и то дольше стоял. Выдюжишь?

Илюха еще раз прикинул на глаз расстановку неравных сил.

— Ну что, была — не была. — Он набрал полную грудь воздуха и резко тяжело выдохнул, собирая концентрацию в кулак. Так делают штангисты, когда подходят к весу. — На что ради Инфанта не пойдешь, — добавил Илюха, и мы строевым шагом вышли из тени кустов. Строевым, но не маршевым.

Я тут же саданул по Инфанту первой отрепетированной репликой. Он вздрогнул от моего развязного тона, оттолкнулся от девушки, но далеко у него не получилось.

— Вы бы, ребята, топали в сторону, — высказал он мужественный текст, который я, кстати, мучительно сочинял, сидя долгой ночью за кухонным своим столом.

— Чего, чего… — нагло отозвался я.

— Чего слышал, — не менее нагло ответил мне Инфант фразой, за которую я был особенно горд. Очень она у меня натуральной получилась, аутонтичнои, как говорят у нас в литературном мире.

— А ху-ху не хо-хо? — выпалил я очередную находку творческой бессонной ночи.

Эта фраза элегантно переводила задиристую часть диалога непосредственно в агрессивно угрожающую. Я сначала планировал использование привычных матерных терминов, но кого же они могут удивить или испугать? Никого — по нынешним временам. Да и литературная свежесть бы исчезла.