Чума в Бедрограде

О переменчивая натура.

(И оптимистичная: насколько Диме было известно, Жудия не видел вживую почти никто, и уж точно никто не мог ему досаждать по мелочам вроде блокады Порта.)

В улыбке Святотатыча прорезалось лёгкое самодовольство.

— Эх. Жудий мне сразу, как нашли тело, сам позвонил и сказал: блокаду, срочно. Так что извиняй, решение большинством принимают.

Озьма открыл было рот, но тут же его и закрыл.

Наверное, он теперь особенно сильно ненавидит свою малую долю в твиревом деле.

— Мальчик мой? — усталым и ласковым голосом обратился Святотатыч к трубке. — Передай всем постам: Порт ложится в дрейф. Да, что слышал. Да, да, именно. Раздеть суда, перекрыть бухту, задраить ворота. По чрезвычайной инструкции, да. Основания? — Святотатыч замолчал, потом еле заметно пожал плечами. — Основания позже. Отбой.

— Забыл плохую шутку про такелаж и «целýю» перед отбоем, — пробормотал Гуанако себе под нос, осмыслил услышанное и вскинулся. — Ты ёбнулся?! У тебя не слеплены основания для блокады?

Вести, что ли, статистику того, что и от кого он слышит, а что нет?

— Нет, — просто и обезоруживающе развёл руками Святотатыч. — Нужно лепить. Но закрывать Порт прямо сейчас — нужнее.

Где-то Дима уже видел эту блистательную стратегию: сперва сделать, а потом подумать, как бы это объяснить человеческим языком.

Иногда срабатывает.

Чаще — нет.

Озьма был полон невыраженного внутреннего бунта и не знал, на кого бы его излить, поэтому переводил гневный взор с одного присутствующего на другого. Зина хмуро смотрел прямо перед собой и чуть шевелил губами — готовил, видимо, несуществующую речь для Пассажирского Порта. Святотатыч удивительным образом воплощал одновременно беспечность и озабоченность, листая свой гроссбух.

Гуанако стал каким-то совсем уж серым, и Дима понял, что не знает: это очередной спецэффект от стимуляторов или на нём и правда настолько лица нет?

(Ну и выраженьице, вообще-то говоря. Сразу представляешь обнажённые мимические мышцы, хрящи, всё такое. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что понятие «лицо» включает в себя только верхний слой?)

Гуанако стал каким-то совсем уж серым и быстро попытался что-то сказать, но не сказал, потому что его перебили.

— Обратная ветрянка!

Дима почти завертел головой в поисках источника звука — только мгновенная реакция и позволила ему сообразить, что говорил он сам.

Ой.

Три головы Портовой гэбни неожиданно синхронно обернулись на него с выражением вежливого недоумения на лицах.

Гуанако тоже обернулся, и лица у него было уже чуть больше.

Осталось только понять, что, собственно, Дима собирался сказать-то.

(Иногда срабатывает.)

— Мы не можем во всеуслышание говорить о чуме, правильно? Но при этом карантин — он же блокада — нужен, причём именно карантин инфекционно-медицинский. Порт же такое место — говорю как специалист, я был тут целых три с половиной раза — где какие-то законы, может, и писаны, но каждый всё равно лучше знает. И нормальный карантин возможен, наверное, только тогда, когда портовые мужики сами поверят, что им лучше поостеречься. О чуме говорить не можем, но о какой-нибудь другой болезни ведь — вполне! — Дима так воодушевился собственной тирадой, что вскочил. — И болезнь должна быть правильная: громкая, заразная, неприятная. И смешная. Чтобы, с одной стороны, не хотелось вляпаться, а с другой — не было обидно, потому что вся блокада в любом случае обернётся достойной байкой. Поэтому — обратная ветрянка.

Остальные его тирадой, кажется, не воодушевились.

(Чаще — нет.)

— Обратная ветрянка? — смущённо переспросил Зина. — При всём моём уважении, её же не существует. Это отрядская байка. Говорят, от обратной ветрянки волосы выпадают.

— Ничего от неё не выпадает, просто чешешься как леший, — возмутился Озьма. — И глаза, глаза слезятся как пиздец.

— Так ведь потому и выпадают, что чешешься! И цепляют её, — неожиданно прибавил Зина голосом человека, выдающего кошмарную тайну, — на пустыре у нас за отрядом.

Гуанако хихикнул. Озьма раздражённо фыркнул и явно вознамерился восстановить справедливость, но Дима прервал его:

— Господа! Две вещи. Первая: как медик со стажем могу вам сказать, что обратная ветрянка существует. То есть, конечно, говорить об этом можно только с определённой долей условности, потому что, как вы только что любезно продемонстрировали, описания симптоматики варьируются, но в «Общем справочнике инфекционных заболеваний» 72-го года обратная ветрянка вполне зафиксирована — как народное название чего-то там, не помню по-имперски. Авторитетная наука медицина считает, что обратная ветрянка характеризуется тем, что она как ветрянка, только обратная. Для здоровья не опасна, но очень заразна, причём раздражение — и, возможно, сыпь — появляется на внутренних слоях кожи, так что, в самом деле, чешется. Очень чешется. Но глазами ничего не видно. Есть, кстати, мнение, что может и не чесаться, и что вообще все люди ей хоть раз да болели, просто большинство этого вообще не замечает. Мнение идиотское, по-моему, но крайне полезное для поддержания некоторого градуса гражданской паранойи. В Порту мало моются и много чешутся, отличная среда для того, чтобы население уверовало в свою болезнь. — Дима покивал себе и продолжил. — Это было первое. Второе: обратная ветрянка существует, но никто в неё толком не верит, потому что это детская болезнь, отрядская болезнь, тема для страшилок и пересудов. Блокада Порта из-за эпидемии обратной ветрянки — нечто настолько абсурдное, что возмутиться не получится. То есть, конечно, кто хочет возмутиться — тот возмутится, но задумка к этому не располагает. Понимаете? Больше сил уйдёт на ностальгию по отрядским временам, чем на подсчёт убытков. То есть, конечно, и на подсчёт убытков тоже… в общем, это рабочая версия. Я и не говорил, что она идеальная.

Категорически не воодушевлённый Святотатыч одарил Диму бетонным взглядом. Кажется, сегодня у него вообще много что вызывало сомнения.

И одаривал с добрую минуту (Дима мужественно терпел), после чего не выдержал и расхохотался.

Он всегда это делает.

И не может не радоваться: это ж ему заниматься информационной обработкой Порта, а история про обратную ветрянку — как раз в святотатычевском вкусе.

(Они с Димой вообще драматически сходятся во вкусах.)

— В Европах решат, что мы скрываем что-то большое, — осторожно высказался Зина. — Политическое.

— Пущай решают, — подскочил (при его росте это выглядело довольно-таки устрашающе) Озьма. — На болячку-то не подумают, а в ней соль! Болячка в Порту — каюк экономике, рыдали денежки. А политика — дело гнилое, пусть обрешаются и обшпионятся, что найдут-то.