Чума в Бедрограде

Плохо.

— Простите за диктофон, — серьёзно прошептала она Максиму (Аркадьевичу), — правда, простите. Я не знаю, насколько это на самом деле важно, но, может, и без него получится?

Кажется, при такой громкости музыки Габриэль Евгеньевич не смог бы услышать её, даже если бы пытался. Бровь на его месте пыталась бы, но он же гордый.

Как удобно скрываться от гордых людей!

— Получится, — устало и так же тихо ответил Максим (Аркадьевич), — не переживайте из-за записи. Мы возили вашу пробирку в Порт, чтобы Дима быстро проанализировал содержимое и определил, что внутри. По результатам анализа выяснилось, что там продукты распада вируса.

Видела Бровь этот анализ, ага.

— Если бы у них всё прошло как задумано, от ваших действий заражение всё равно бы не началось. Настоящий вирус они собирались вылить в канализацию через подвал. Но, поскольку мы знали об этом заранее, в подвале была установлена специальная аппаратура. Редкая и дорогая, вы с такой незнакомы: записывает не звук, а изображение.

Аппаратура, записывающая картинку? Такое бывает?

Закрома Университета почти так же велики, как закрома Святотатыча.

— Так вот, в подвалах всё прошло успешно. Люди действительно приходили, запись есть. Поскольку по закону доступ к канализационным люкам имеется только у сантехников, а они все на службе у Университета, доказать правонарушение просто. Доказать его авторство сложнее, но лица видны, а значит, есть, с чем работать.

Шпионский роман превращается в шпионские изображения! Если бы Бровь была на месте людей, подбрасывающих вирус, она бы непременно встала в крутую позу. Кстати, кто знает — может, на выходе из Порта тоже записывают изображение. Тогда у них есть образец действительно крутого закуривания.

Правда, остаётся вопрос.

— Так что, дом Константина Константьевича всё-таки заразили?

— Доказать преступление без состава преступления невозможно, — отрезал Максим (Аркадьевич). — Бедроградская гэбня слишком давно и слишком старательно портит нам жизнь, и каждый раз всё сводится к сомнительным методам. Это должно когда-то закончиться. Поймите, мы приняли все возможные меры предосторожности. Вот только обезопаситься — недостаточно, необходимо доказать, на что они готовы пойти, чтобы только лишить нас того, что нам причитается. Но не беспокойтесь, ни Константину Константьевичу, ни кому-либо из простых обитателей его дома ничего не грозит. У нас есть лекарство, и мы заранее подготовились к его применению. Всех заражённых вылечат уже завтра.

Звучит опасно, но кто сказал, что это плохо? И потом, Максим (Аркадьевич) — человек, способный влепить тройку за недостаточное количество пунктов библиографии. Он, как и все люди, может делать ошибки (они включают ту тройку), но никогда не стал бы руководить опасной операцией, не перепроверив всё двадцать-тридцать тысяч раз. Если жителям дома ничто не угрожает и есть запись попытки заражения, то собрать доказательства неслучившегося (вернее, полуслучившегося) преступления несложно.

Это оставляет в клинической картине только одно слабое звено.

— А я… я же видела Гошку лично, держала в руках пробирку. Я свидетель. Мне не опасно ходить по улице?

Максим (Аркадьевич) был серьёзным и сдержанным человеком, поэтому, когда он улыбался, становилось совсем спокойно.

— И снова: не переживайте. Сегодня ночью мы отправим запрос на расследование, завтра вечером всё уже закончится. Сейчас вам действительно не стоит возвращаться к себе домой. Поживёте немного у меня, я всё равно, — Максим (Аркадьевич) смерил гордый профиль Габриэля Евгеньевича тоскливым взглядом, — не ночую на своей квартире. Соседи надёжные, вопросов задавать не станут, но присмотрят. Я предупредил. Если что — есть прямой телефон на кафедру. Безопаснее места не найти.

Лучше бы предложили пожить в Порту! Бровь нацепила бы на глаз повязку, сделала себе татуировку на пол-лица, и кто бы её тогда искал, ха-ха. Может, ей для конспирации даже выдали бы ручную крысу и научили завязывать настоящий пиратский хвост.

— На факультет будете ездить с нашим таксистом. И обратно тоже.

Махнув пиратским хвостом, вольная жизнь стремительно ускользала. Эх, негде развернуться нынче широкой душе. Ходи по головам Бедроградской гэбни, вывози из их цепких лап смертельные вирусы — всё равно не повод пропускать пары.

И никакой перспективы разок поучаствовать в игре на раздевание Габриэля Евгеньевича.

— А тот человек, который с Димой, эээ, сидел — это сын Святотатыча, да? Он просто портовый? А то мне показалось, что он тоже в курсе дел.

Максим (Аркадьевич) посмотрел на Бровь с разочарованием и укоризной. Покачал головой.

Качает головой, а сам шушукается за спиной у своего, эээ, завкафа как первокурсник. А на парах подобное поведение порицает и карает, разумеется.

— Во-первых, он не сын Святотатыча. Во-вторых, не вы ли мне на прошлом экзамене доказывали, что готовили свой билет по академическому изданию его ПСС, а не чужим шпаргалкам? Так вот, каждый том академического издания сопровождается фотопортретом.

Бровь должна ещё помнить, что сдавала на последнем экзамене и кому что доказывала? В стрессовой ситуации все склонны преувеличивать.

— Это был Сергей Корнеевич Гуанако, светило исторической науки и нашей кафедры. Дважды почётный идеолог Всероссийского Соседства, трижды его же почётный покойник. И, помимо библиографии, вам следует знать о Гуанако две вещи. Во-первых, он давно и принципиально не в курсе никаких дел, плавает себе на Курёхине и радуется трижды загробной жизни. Во-вторых, — Максим (Аркадьевич) веско заглянул Брови в глаза, — вы его не видели. Разве что на задней обложке томов академического издания, которое читали, и я продолжу в это верить.

Честная сделка.

Однако же ради всего происходящего из пучин вынырнуло мёртвое светило! Понятно, что вовсе и не ради, просто на берег сошло, но в шпионских романах совпадений не бывает. Даже если вся священная миссия светила состоит в том, чтобы надраться с Димой и раздеть Габриэля Евгеньевича, это всё равно придаёт происходящему грандиозный масштаб.

Светила смотрят на них с небес и складываются в знаки.

Жаль, что основное веселье уже скорее закончилось, дальше лишь расследования и бюрократия. Только и останется, что на экзаменах гордо молчать и таить знание о том, что светило вовсе и не мёртвое, вовсе оно и живое, с серьгой в ухе и (нужна же светилу настоящая особая примета!) татуировкой на всю лопатку. А на татуировке, между прочим, написано «Курёхин», Бровь зоркая, она видела. А Курёхин, между прочим, — это корабль с нашим и ненашим. То есть, гм, их и не их.

Бровь внимательная, она запомнила.