Чума в Бедрограде

Зоркая, внимательная и, увы, отныне очень молчаливая, потому что всё закончилось.

Впрочем, когда в шпионских романах кто-то думает, что веселье закончилось, оно обычно как раз начинается.

— Всё будет хорошо, — пробормотал Максим (Аркадьевич), — у нас достаточно доказательств и всё в порядке с безопасностью. Знать бы только, как там сложилось в Столице.

Ну Макси-и-им (Аркадьевич), ну кто же так делает! Ясно же, что когда в шпионском романе говорят, что всё хорошо, всё оказывается плохо, доказательств нет, в безопасности дыры, а наивный оптимист потом трагически погибает!

Если верить законам жанра, то после подобного высказывания только у Столицы есть шанс всё сделать правильно и оказаться в порядке.

Ой.

Все описываемые события второго дня происходят в Столице. Если читатель будет внимателен, ему выдастся шанс восстановить события, происходившие в то же время в Бедрограде, по обрывкам информации и контексту.

Кафедральное революционное чучело выступает в роли За’Бэя.

Погода не менее солнечная, поскольку в Столице климат вообще лучше.

Медицинский Корпус. Сепгей Борисович

— Да, ошиблись буквой при заполнении документов. Страшно извинялись, обещали как можно быстрее переделать. А у моего отца было своеобразное чувство юмора — и он решил оставить, как уж получилось.

Сепгей Борисович улыбнулся пожилой даме, отчаянно пытавшейся задвинуть какие-то бумажки вглубь стола с конторкой как можно незаметней. Пожилая дама даже рассмеялась.

Папино своеобразное чувство юмора пригодилось-таки Сепгею Борисовичу, хоть и с опозданием в тридцать с лишним лет: никто не любит медицинских ревизоров. Кроме Медицинской гэбни, которая и посылает их на проверки. В каждой, даже самой маленькой и самой скромной во всем Медкорпусе лаборатории обязательно есть что-нибудь, что ревизору видеть не нужно. По этому поводу все застигнутые проверкой сотрудники будут смотреть на ревизора как на живого лешего безлунной ночью. И очень удобно, если живому лешему при предъявлении удостоверения сразу найдётся, что сказать своим несчастным жертвам просто так, не по делу, чтоб хоть немного выдохнули, — потому что эти самые жертвы вытаращили глаза на нелепое имя. Всегда таращат. Как выяснилось за последние четыре года, это всё-таки очень удобно.

— Я утреннюю кровь вот ещё в бланке не расписала, надо доделать до обеда, — с надеждой в голосе защебетала пожилая дама после стандартной процедуры снятия напряжения смехом.

И уселась за свой несчастный стол, завертелась на месте, схватилась за первый попавшийся бланк, всё так же старательно отвлекая внимание Сепгея Борисовича от таинственных глубин конторки.

Сепгей Борисович, проведший большую часть своей службы государству на разнообразных допросах в разнообразных следственных и исправительных учреждениях, улыбнулся ещё раз. Неумелое враньё медицинских работников всё никак не могло перестать казаться ему трогательным.

— Вам премия в размере трёх окладов от Виктора Дарьевича лично, — сообщил он даме, твёрдой рукой выгребая сокрытые тенью бумажки, — вот за эти диаграммы.

Пожилая дама ойкнула.

Сепгей Борисович положил в опустевшую тень конторки квитанцию.

— Но как же…

— Он не может ждать, его озарило, — как можно дружелюбнее (ещё инфарктов тут не хватало, сам-то он не врач) пояснил Сепгей Борисович. — Вот и послал внеочередную проверку забрать результаты эксперимента прямо сейчас, до сравнительного анализа. Говорит, там всё и так ясно.

Виктор Дарьевич вообще много говорит, стоит только проявить минимальную заинтересованность в предмете работы очередной лаборатории, над которой нависает проверка. А Бенедикт Ростиславович на это делает кислую мину — он хороший бюрократ и до сих пор помнит, что не каждому человеку с удостоверением работника Медицинского Корпуса следует быть в курсе всех (пусть даже сорок раз любопытных) подробностей секретных разработок. Валентин Ананиевич мину не делает, но всё время косится то на часы, то на дверь. Совершенно не умеет отдыхать. И только Леонид Леонидович с неподражаемо благостным спокойствием внимает россказням Виктора Дарьевича и, кажется, действительно получает удовольствие.

А Сепгей Борисович — кажется — таки проникся любовью к Медицинской гэбне.

Несмотря на.

— Ну вот, — окончательно отпустило пожилую даму, — а я вас так перепугалась… мнэээ, Сепгей Борисович! Я-то как раз с диаграммами и возилась, новых-то цифр не пришло пока, но уже в этих прям на глаз видно такую красивую закономерность, просто праздник какой-то!

Праздник. Лаборатория ГСЭС №37.

ГСЭС — это гормональная составляющая экстремальных ситуаций. Никаких лишних бюрократических обозначений, в аббревиатуре всё очень предметно: создают экстремальную ситуацию, помещают в неё испытуемых и берут кровь на гормоны. До, после и (если условия эксперимента позволяют) во время. А потом обсчитывают, сравнивают и создают новую экстремальную ситуацию с учётом полученных данных.

№37 — это всё то же самое, только в качестве испытуемых — дети старшего отрядского возраста.

Диаграммы же сегодняшние, с красивой закономерностью — это что-то такое, от чего у Бенедикта Ростиславовича случился нервный тик половины лица, когда Виктор Дарьевич открыл было рот о них рассказать. И закрыл обратно, спустившись под действием нервного тика Бенедикта Ростиславовича на грешную землю, полную уровней доступа к информации и других ненужных Виктору Дарьевичу вещей.

Поэтому Сепгей Борисович очень искренне предложил впавшей в раж пожилой даме:

— Давайте обойдёмся без деталей. Гэбня не велит.

— Жаль, я думала, сейчас быстренько объясню, что там нарисовалось, а вы Виктору Дарьевичу и перескажете!

Сепгей Борисович в который раз подумал, что Медицинский Корпус попал на грешную землю, полную уровней доступа к информации, по какой-то нелепой ошибке. Добрая треть его сотрудников ночует на работе, подложив под голову документацию, не прошедшую ещё через Бюро Патентов, но активно использующуюся в дальнейших, и дальнейших, и дальнейших разработках. Добрая половина выполняет личные заказы голов Медицинской гэбни, а в отчётах пишет о всякой плановой ерунде. И абсолютно все сотрудники Медкорпуса — все, поголовно и без исключения — занимают государственную аппаратуру под личные проекты. Которые, может быть, как-нибудь, когда-нибудь (но точно не прямо сейчас, сейчас не до того!) и получат ну хоть какое-нибудь официальное разрешение на запуск. Примерно тогда, когда плодами этих проектов будут пользоваться все коллеги проектировщика и пара-тройка соседних лабораторий.