Игорь Губерман - Гарики из Иерусалима. Книга странствий

— Неужели я настолько пьян, — громко и весело сказал этот мужчина, — что вижу живого Губермана?

И направился ко мне сквозь раздвигающихся людей. Вся их компания плелась теперь за ним. Покуда они шли три метра, разделяющие нас, мои приятели успели мне шепнуть, что это вице-губернатор края, имя, отчество и фамилию назвали тоже, только я оглашать их не хочу, и пусть, к примеру, будет он Борис Петрович.

В метре от меня он спросил, не я ли пишу четверостишия-гарики, я молча кивнул, а он уже приблизился ко мне вплотную, дохнул коньячным ароматом и сказал:

— Давай на ты. Ты что здесь делаешь?

— Давай, Борис, — ответил я приветливо. — Хочу лететь в Москву.

— Хули тебе там делать? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал вице-губернатор. — Давай сейчас поедем лучше в тайгу околачивать кедровые шишки. Ты когда-нибудь с кедра шишки собирал?

— Нет, никогда, — ответил я честно. — Только надо мне в Москву, у меня там концерт сегодня.

— Что же ты тут стоишь? — удивился он.

— Улететь не могу, — ответил я. — Ты что же, сам не видишь, что тут делается?

— Как это не можешь? — снова удивился он. — Дарья Михайловна, — он обращался к немолодой женщине, протиравшейся сквозь толпу, — оформи господину Губерману билет, но принеси его туда ко мне, а мы пока проводим человека честь по чести.

Мы оказались в большом зале, что когда-то назывался депутатским. Вдоль одной из стен стоял бар с немыслимым количеством напитков.

— Вы меня, ребята, извините, — сказал вице-губернатор, — выпивайте тут немножко, что хотите, я через минут десять освобожусь, я вон видите, принимаю делегацию английского королевского флота.

И двинулся в направлении соседнего — мы только что увидели его — большого зала, откуда доносился легкий и нестройный шум многолюдной пьянки. Я вдруг ощутил бессонную ночь (надеялся отоспаться в самолете) и всю диковинность происходящего со мной. В голове у меня было чисто, пусто и весело.

— Боря, — неожиданно для самого себя окликнул я вице-губернатора, он обернулся, — Боря, гони этих англичан к ебене матери, они ведь полтора века назад уже пытались захватить эти края — не помнишь разве — в Крымскую войну!

Боря восхищенно крутанул головой:

— А правда! Сейчас Мишке расскажу.

Мишка обозначился чуть позже, а покуда нам уже несли большой поднос с коньяком, пивом и орешками. По-моему, спутники мои ощущали то же легкое безумие, что и я. Мы пили молча, но со значением и победительно чокнулись. А через десять минут из зала вышла и направилась к дверям на летное поле ровная струйка вдребезги пьяных, но ослепительно подтянутых и прямо шедших английских офицеров. Они несли себя, как вазы, боящиеся расплескаться. Следом шел наш друг и покровитель, успевший одобрительно и обещающе нам подмигнуть. Через распахнутую дверь мы видели, как убирают со стола посуду и приносят новые тарелки и салатницы. Он возвратился и приветливо сделал нам у двери приглашающий жест. Тут я увидел человек тридцать российских морских офицеров тоже в парадной форме. В отличие от своих английских коллег они уже полностью утратили выправку. Мой покровитель громко произнес про меня нечто столь комплиментарное, что я это никак не в силах воспроизвести, офицеры реагировали полным безразличием. Один только, желая соблюсти декорум, сказал, что читывал мои афоризмы, но не помнит, где именно (я в жизни не писал афоризмов), и мы уже почти направились к отдельному столу в углу, когда Борис воскликнул вдруг:

— Миша, Миша, иди сюда, ведь это Игорь мне напомнил про ту войну!

И подошел к нам — чтоб рука моя отсохла, если вру, — невысокий бледный человек с погонами адмирала. Больших звезд у него было две, такое я впервые видел близко.

— Познакомьтесь, — запросто сказал мой вице-губернатор, — это начальник штаба (или кто-то еще, не поручусь) нашего Тихоокеанского флота.

Мы пожали друг другу руки, в голове моей все плыло и гуляло — как от ситуации, так и от количества уже принятого коньяка. Только этим объясняю я свой хамски разухабистый вопрос (я сам его услышал с ужасом), адресованный вице-губернатору:

— А что же он у тебя такой бледный?

Адмирал молча зыркнул на меня спокойными глазами, и я понял, что, будь здесь палуба, веревка и мачта, больше я бы никогда и никого не смог бы ни о чем спросить. А покровитель мой, ничуть не удивившись, бодро и незамедлительно сказал:

— Так ведь семнадцать лет в атомной подводной лодке просидел!

Мы направлялись уже в угол, адмирал отошел, не проронив ни единого слова. Нет, успел я подумать, не буду я на всякий случай плавать в ближайшие годы на кораблях Тихоокеанского флота.

Наш получасовой дальнейший разговор был так сумбурен (и коньяк нам снова принесли), что я могу передать лишь впечатление. Оно так меня тогда поразило, что я тихо протрезвел. Со мной распахнуто и дружелюбно говорил человек, типаж которого мне был отменно знаком и памятен по лагерю и ссылке. Он был умен и явно энергичен, имел какое-то высшее образование, замашкой лидера пахло от него за версту, и мог он запросто, вполне по праву чем-нибудь на уровне огромной стройки или большой конторы замечательно руководить. Я видел, слышал, ощущал знакомый мне и ранее по инженерству, а потом по лагерю и ссылке — тип разбитного, приблатненного и многоопытного советского прораба. Из несвязной, скачущей и полупьяной беседы нашей вырисовывались и его проблемы — все они такого же характера и уровня были: тот подвел, а этот падла, там украли, здесь недовезли и обманули, верить никому нельзя и не на кого положиться — все гребут, хватают и копают под себя. Я протрезвел уже и чисто лагерной решил его проверить шуткой:

— Хочешь, — я его спросил, — сейчас я, Боря, хоть я и приезжий иностранец, все твои проблемы одной фразой обрисую?

— Откуда тебе их понять, — он отмахнулся, но мальчишеское любопытство взяло верх. — Давай, попробуй.

А впрочем, нет, не с лагеря, еще со времени, когда я был как раз таким прорабом, знал я эту шутку.

— Вся твоя проблема, милый Боря, — сказал я медленно и плавно, — она в том, что все тебя ебут, а тебе — некого.

— В самую десятку! — с сокрушением обрадовался государственный деятель. — Давай за это выпьем!

И проводил меня на самолет.

Я хорошо его запомнил и спустя два года (или три), впервые увидав и услыхав по телевизору стремительно взлетающего к власти Путина, я вздрогнул от немыслимой похожести их типажа. И даже блестки уголовной фени в устной речи были у них чуть ли не одни и те же. Конечно, Путин явно был гораздо более обтесан и столичен, только ведь у глаз, у мимики, у слов есть излучение, которое никак нельзя подделать (для себя я называю это запахом, поскольку слова точного не знаю, а понятие ауры сложней, чем то, о чем я говорю).