За кулисами Apple, iЛИ Тайная жизнь Стива Джобса

— Я не бросаюсь цифрами. Это вполне конкретное предложение, и оно находится на столе прямо перед вами. — Я рисую пальцем в центре стола прямоугольник. — Вот миллиард долларов. Берите его, и вы станете великим героем, который победил Стива Джобса.

— В этом нет никакого смысла.

— Напротив, — говорю я. — Для меня весь смысл заключался в том, чтобы понять, к чему вы стремитесь. Теперь я это знаю. Я предложил вам миллиард долларов, чтобы уладить это дело, а вы отказались. Очевидно, вас не устраивает мировое соглашение. Вам нужно судилище. Вы стремитесь к бесплатному паблисити. Вы хотите сделать себе политическую карьеру и использовать мою известность, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Мне это теперь совершенно ясно. И именно об этом я буду говорить, когда аналитики Уолл-стрит и пресса начнут интересоваться, что происходит. Я скажу им, что предлагал заплатить штраф в размере миллиарда долларов, а вы отказались.

— Я просто не могу поверить, что вы нам еще и угрожаете, — говорит Дойл.

— Вам придется в это поверить, — отвечаю я, — потому что я просто раздавлю вас.

— Не может быть, — заикаясь, произносит он. — И вы позволяете себе такое в вашем положении?

— Вы просто завидуете, — говорю я. — Вы завидуете мне, потому что я богаче, умнее и лучше вас. Ведь в этом же все дело, правда? Могу представить себе, как это вас огорчает.

— Вы, кажется, не вполне понимаете, с кем вы говорите и каковы мои полномочия.

— А мне кажется, это вы не понимаете, что произойдет, если вы помешаете мне в разработке новых компьютеров. Вы хотите, чтобы весь мир использовал программное обеспечение «Microsoft»? Вам это нужно? А ведь все к этому и идет.

— Мне нравится «Windows», — говорит он.

— Что?

— Я считаю, что «Windows» — прекрасная система.

Я ошеломлен. Еще немного, и я свалюсь со стула. Может быть, все дело в том, что я живу в Долине, но за всю жизнь я еще не встречал человека, который бы сказал, что ему нравится «Windows».

— И вам нравится перезагружаться через каждые двадцать минут? — спрашиваю я. — Вам нравится, когда апплеты мешают друг другу и вся система зависает? Вам нравятся никуда не годные драйверы? Вам нравятся шпионские программы?

— С нашими компьютерами этого не происходит, — говорит Пук. — A «Zune», кстати, работает лучше, чем iPod.

— Да бросьте вы меня смешить. — И тут вдруг до меня доходит. — Подождите-ка. Так вам «Microsoft» платит за это? Вы у него на содержании? Чертов Гейтс. Ему это так не сойдет с рук. Послушайте, я заплачу вам вдвое больше, чем он.

— Я предупреждаю вас, — обращается Дойл к Бобби. — Вы обязаны контролировать своего клиента.

Бобби берет меня за руку и говорит, что нам пора идти. И тут я начинаю изображать из себя трехлетнего ребенка. Я плачу, кричу, стучу кулаками по столу:

— Вы меня убиваете! Вы меня убиваете! Вы стараетесь уничтожить меня!

Дойл встает. Пук следует его примеру. У него на лице такая широкая улыбка, что кажется, будто кожа сейчас треснет. Ему явно нравится это зрелище.

— Спасибо, что нашли время навестить нас, — говорит Дойл. — Мы остаемся на связи.

Выйдя из здания, мы с Бобби останавливаемся на ступеньках и смотрим на машины, которые нескончаемым потоком движутся по мосту «Золотые ворота». Бобби на удивление спокоен. Он не произнес еще ни слова с тех пор, как мы вышли из конференц-зала. Полдень уже миновал, и улицы заполняются народом. Они несут в руках свертки с захваченными из дома обедами и рассуждают о последней трансляции «Американского идола» или еще о чем-то таком же. На какое-то мгновение я даже завидую этим придуркам. Мне хочется ощутить, каково это — быть толстым, ни о чем не думать и наслаждаться жизнью, впиваясь зубами в сэндвич с ветчиной, вызывающей рак.

— Стив, — говорит Бобби, — вы меня извините, но нам надо пересмотреть наше соглашение.

— Что, вы хотите повысить ставки, потому что я для вас слишком сложный клиент?

— Да нет. Дело не в этом. Я ухожу.

— Как это понимать?

— Я отказываюсь представлять ваши интересы. Дела в духе Кеворкяна не в моем вкусе.

— Что за Кеворкян?

— Доктор, который помогал уходить из жизни своим пациентам. Это не мой хлеб. Вам придется поискать себе другого адвоката.

— Послушайте, Бобби, мне очень жаль. Я буду вести себя лучше.

— Нет, вы не сможете. У вас натура другая. Я Тому с самого начала говорил. Есть только один тип людей, интересы которых я не могу защищать. Знаете, кто это? Социопаты. И знаете, почему? Не потому что они плохие люди. Они просто не придерживаются определенного направления. Они никого не слушают. И знаете, что еще? Все главы компаний, с которыми я до сих пор встречался, — социопаты.

Он достает из нагрудного кармана пиджака солнечные очки и цепляет их на нос.

— Удачи вам, — говорит он, улыбаясь и пожимая мне руку, а потом спускается по ступенькам, блестя на солнце волосами, густо смазанными гелем.

Невелика потеря. Честно говоря, мне кажется, что он не такой уж и хороший адвокат.

з

Одна из моих сильных сторон — а может быть, и самая сильная — заключается в том, что я никогда не прислушиваюсь к чужому мнению. Однако это заявление Бобби ди Марко насчет социопатов отчего-то засело у меня в голове и не дает покоя. Действительно ли я социопат? Конечно, имеются определенные свидетельства в поддержку этого тезиса. Зак Джонсон меня ненавидит. Моя жена тоже почти ненавидит. Меня ненавидит все правление. Мои коллеги-руководители настолько ненавидят меня, что даже сняли здание в другом городе, чтобы только от меня избавиться. Даже Джаред отказывается работать со мной. Он остался в штаб-квартире и посылает мне всю корреспонденцию с курьером.

Что ж, возможно, я и в самом деле социопат. Моя душа идет темными путями. Виной всему разлагающее влияние людей, с которыми мне теперь приходится общаться и которые разрушают мою карму. В самом начале своей карьеры я имел дело с учеными и инженерами, устраивал по пятницам вечеринки на автостоянке у офиса, ходил есть пиццу с ананасами и вел беседы о микропроцессорах и оперативной памяти. Мне нравилась та жизнь. Я любил создавать вещи. Нет ничего лучше момента, когда ты собираешь прототип, щелкаешь выключателем, электроны начинают курсировать по схемам, и вдруг, словно по волшебству, машина оживает.

Но сейчас моя работа заключается не в этом. Теперь мне приходится постоянно мотаться в Лос-Анджелес и обратно и проводить бессмысленные совещания с придурками из музыкального бизнеса и мира кино.

На следующий день после того, как Бобби заявил мне, что я второй Чарлз Мэнсон, я лечу в полном одиночестве в своем самолете в Лос-Анджелес, где уже поджидает лимузин и привозит в пентхаус отеля «Шато». Я опять остаюсь один. Общаться мне здесь придется только с людьми, к которым я испытываю абсолютное презрение. От их присутствия у меня мурашки бегут по спине.