Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

— Ладно, — бросила я, — бывает. Тебе ль привыкать…

Коля округлил глаза.

— Я такого не ожидал. Да я психопатов вообще не видел!

До самой сессии с Буртом здоровались все. Особенно Колины друзья-хулиганы (которые начали исчезать из коридоров кафедры). Но те, кто пока не исчез, медленно проплывая мимо доцента, на миг останавливались:

— Как поживаете, Анатолий Семенович?

Кто-то принес ему коньяк «Хеннесси». Под страхом, что бутылка разобьется о голову, этот кто-то не оставил даже записки. Коля старался не попадаться ему на глаза.

Антон Серых, Серый, начал посещать химию. Потом — биохимию. Потом окольными путями попал на факультатив по фармакологии, где ему позволялось сидеть на последних рядах. Этот загадочный ученик внезапно появился в нашей группе. Только немногие знали, что Серый — недавний выпускник детской исправительной колонии номер шестьдесят восемь. Что к медицине он имеет такое же отношение, как электромагнитола к слону. И что он попал сюда абсолютно случайно. Мариам стала вести себя тихо. А словосочетание «рыжий банан» больше никто не смел произносить вслух.

А потом Бурт уволился. От него осталась задумчивая тишина, звенящая в каждом хим. кабинете, и кисловатый запах клубничных леденцов. Говорят, он перешел управляющим к Соболеву, так и не покинув органически родную криминальную среду.

Но на этом история не заканчивается. Дело в том, что Серый увлекся учебой. Все принимали его за лаборанта. В университете у парня не было официального статуса, однако он исправно посещал семинары, колдовал в лаборатории и часами торчал в студенческой библиотеке.

К теперь уже скромному увлеченному молодому человеку в халате относились с добродушным безразличием. Он стал достаточно вежливым, тихо здоровался с преподавателями и быстро убегал либо в лабораторию, либо на очередной семинар. И вот объявили олимпиаду по химии. Серый зашел к Соболеву.

— Роман Евгеньевич, позвольте принять участие.

Соболев нахмурился.

— Так-с…

Соболев дал свое согласие после того, как Серый заштопал ему штаны, прибрал кабинет и починил ультрафиолетовую лампу. Пару раз мы видели замученного «лаборанта» в столовой. Он сидел в самом углу и что-то читал, читал… потом он попадался нам на глаза и возле копировальной машины, компьютерного кабинета, преподавательской.

Вскоре наши пасмурно-грязные стены украсили плакаты с объявлением: «Семнадцатая межгородская олимпиада по химии». Обсуждая будущую олимпиаду и делая ставки, студенты ожидали триумфа какого-нибудь вундеркинда из Пироговки. Нам казалось, что наши вряд ли победят. Потом все успокоились, вернулись к учебе и стали ждать результатов. В олимпиаде принимал участие и наш Короткое. Но золото досталось Серому.

От нашего профессора Рубильникова откровенно плохо пахло. И фамилия у него была смешная. Федор Маркович вносил в нашу жизнь развлекательный элемент. Как только он входил в кабинет, у всех вдруг начинали мелко подрагивать плечи. Кроме этого, народ болтал, что Рубильников уже давно выжил из ума. Мне кажется, это не так, хотя возраст у него был подходящий. Видимо, причиной запаха была старческая рассеянность, которая заставляла Марковича забывать про душ. Я бы не сказала, что профессор был не в себе. На фоне нашего философа Рубильников сиял психическим здоровьем. Маркович был просто странноватым. Он имел золотое, ярчайшее свойство — не сдерживать себя, когда на ум приходит какая-то нестандартная мысль.

Странности Рубильникова носили резкий и случайный характер. Обычно он вел себя вразумительно. Но вдруг на него находило — и начинались провокации:

— Я вот смотрю и думаю: нельзя ли нам разделить группу на мужскую и женскую? Это значительно снизит риск преждевременной беременности.

Или:

— Зимой почему нельзя без шапки выходить? Микробы ведь цепляются за волосы. Я специально бороду сбрил…

Однажды профессор с нами поделился:

— Построю коммерческую клинику. Буду заниматься проблемами толстой кишки. Заболевание века — геморрой. Это же просто бич. У молодых предпринимателей — особенно. У них ведь деятельность располагает. Не говоря уж про чиновников… Вот на чем делаются деньги. Ну, кто со мной? Только мне нужен начальный капитал…

Федор Маркович был великолепен в своей непосредственности. Например, как-то на лекции, когда все зашумели и отвлеклись, он вдруг выдал:

— А вы слышали про синдром «черного волосатого языка»? Между прочим, британские ученые уже доказали…

На словосочетании «черного волосатого» аудитория мигом стихла.

Когда-то Рубильников был хорошим врачом. Даже не хорошим, а великим. Гистология — не самая подходящая кафедра для блестящего медика. Этот предмет — общий, не клинический. Поэтому для Федора Марковича преподавательство служило своего рода компромиссом. Ходили слухи, что по молодости Рубильников был, так сказать, шебутным. Поругался с главой своего отделения и вылетел на фиг из практической медицины. Юрченко мне насплетничала, что какое-то время Маркович занимался даже криминальными абортами. Но это маловероятно, ведь сам профессор утверждал, что работал полостным, абдоминальным хирургом.

О хирургах хочется сказать отдельно. Я хирургов видала разных и, как бывший инсайдер, могу поделиться своими наблюдениями. В общем, есть у хирургов одна черта: многие из них после долгих лет работы начинают мнить себя полубогами. Выражается это в высокомерии, полной уверенности в том, что он, хирург, видит любого человека насквозь, в неком пренебрежении к представителям других медицинских профессий. Разумеется, бывают очень скромные хирурги (обычно это, кстати, онкологи), встречаются среди них и трогательные, внимательные, тактичные люди. Мои немедицинские подруги часто спрашивали:

— Ох, наверно, хирурги — самые лучшие любовники. У них ведь такие руки, такие руки… да?

На самом деле хирурги зачастую не соизмеряют свою силу. Если хирург жмет тебе руку — рука потом больно пульсирует. Если дружески хлопнет по плечу — плечо будет ныть. Хирурги работают с анестезиологами, и о том, что чувствует больной, обычно не задумываются. Так что насчет хороших любовников, это, пожалуй, вопрос спорный. Хотя кому что нравится…

И еще. У отечественных хирургов считается особым шиком выполнить какую-нибудь проникающую манипуляцию с минимальной анестезией. Если умудрился удалить воспаленный аппендикс без наркоза — ты вообще король. Многие не знают такую штуку — хирурги действуют потом. Они начинают работать только после анестезиолога. Анестезиологи — как раз те доктора, которые перехватывают человека на пути в небо. То есть делают реанимацию. На этой почве, смею полагать, и выросла эта анекдотичная конкуренция. Это вопрос из разряда «кто главнее».