Чарльз Буковски - Почтамт

Джойс вошла и села.

Я начал закидывать улиток в рот.

– Черт побери, да они вкусные, детка! ПОПРОБУЙ!

Джойс протянула руку и вилкой наколола одну, разглядывая оставшихся на тарелке.

Я чавкал аппетитной морской капустой.

– Вкусно, а, детка?

Она пережевывала улитку.

– Поджарены в золотом масле!

Я подхватил несколько улиток рукой и отправил в рот.

– Столетия на нашей стороне, детка. Мы не можем пролететь!

Наконец она проглотила свою. Потом обследовала оставшихся на тарелке.

– У них у всех крохотные жопки! Это кошмар! Кошмар!

– Что кошмарного в жопках, детка?

Она прижала ко рту салфетку. Вскочила и понеслась в ванную. Ее начало рвать. Я верещал ей из кухни:

– ЧЕМ ТЕБЕ НЕ НРАВЯТСЯ ЖОПЫ, ДЕТКА? У ТЕБЯ ЕСТЬ ЖОПА, У МЕНЯ ЕСТЬ ЖОПА! ТЫ ИДЕШЬ В МАГАЗИН И ПОКУПАЕШЬ ЗДОРОВЕННЫЙ БИФШТЕКС, У КОТОРОГО ТОЖЕ БЫЛА ЖОПА! ЖОПЫ ПОКРЫВАЮТ ВСЮ ЗЕМЛЮ! У ДЕРЕВЬЕВ В НЕКОТОРОМ СМЫСЛЕ ТОЖЕ ЕСТЬ ЖОПЫ, НО ТЫ ИХ НЕ НАЙДЕШЬ, ОНИ ПРОСТО СБРАСЫВАЮТ ЛИСТВУ. ТВОЯ ЖОПА, МОЯ ЖОПА, МИР ПОЛОН МИЛЛИАРДОВ ЖОП. У ПРЕЗИДЕНТА ЕСТЬ ЖОПА, У МАЛЬЧИШКИ С АВТОМОЙКИ ТОЖЕ ЕСТЬ ЖОПА, И У СУДЬИ, И У УБИЙЦЫ ЕСТЬ ПО ЖОПЕ… ДАЖЕ У ЛИЛОВОЙ БУЛАВКИ ЕСТЬ ЖОПА!

– Ох, прекрати! ПРЕКРАТИ!

Она траванула снова. Провинциалка. Я открыл бутылку сакэ и хлебнул.

Это случилось примерно неделю спустя, около 7 утра. Мне обломился еще один выходной, и после двойной смены я прижимался к заднице Джойс, к ее жопе, спал, поистине спал, как вдруг затренькали в дверь, я встал и пошел открывать эту дрянь.

Там стоял человечек при галстуке. Он сунул мне в руку какие-то бумаги и убежал.

То была повестка на развод. Тю-тю мои миллионы. Но я не рассердился, поскольку на ее денежки все равно никогда не рассчитывал.

Я разбудил Джойс.

– Что?

– Ты не могла устроить мне подъем в более пристойное время?

Я показал ей бумаги.

– Прости меня, Хэнк.

– Все в порядке. Надо было просто мне сказать. Я бы согласился. Мы только что пару раз потрахались, посмеялись – в общем, нам же здорово. Я такого не понимаю. А ты всю дорогу знала. Будь я проклят, если понимаю баб.

– Слушай, я подала на развод, когда мы с тобой поссорились. Я подумала, что никогда этого не сделаю, если буду ждать, пока остыну.

– Ладно, крошка, честная женщина достойна восхищения. Лиловая Булавка?

– Лиловая Булавка, – ответила она.

Я рассмеялся. Довольно печальным смехом, надо признать. Но он прозвучал.

– Чего уж тут гадать. Однако у тебя с ним будут хлопоты. Я желаю тебе удачи, детка. Знаешь, я многое в тебе любил, не только твои деньги.

Она заплакала в подушку, лежа на животе, вся сотрясаясь. Просто девочка из захолустья, избалованная и замороченная. Вот она трясется, плачет, ничего в этом фальшивого. Ужасно.

Одеяла сползли и упали на пол, и я смотрел на ее белую спину, лопатки торчали, будто хотели вырасти в крылья, протыкали кожу изнутри. Маленькие лопаточки. Она была беспомощна.

Я забрался в постель, погладил ее по спине, ласкал ее, ласкал, успокоил – и тут она разрыдалась снова:

– О, Хэнк, я люблю тебя, люблю тебя, мне так жаль, прости меня прости меня прости!

Ее и впрямь на дыбу вздернули.

Через некоторое время я почувствовал себя так, словно это я с ней развожусь.

Затем мы хорошенько трахнулись в честь старых добрых времен.

Ей остались домик, собака, мухи и герань.

Она даже помогла мне собрать вещи. Аккуратно сложила мне в чемоданы штаны. Упаковала трусы и бритву. Когда я собрался уходить, она снова расплакалась. Я укусил ее в ухо, правое, и спустился по лестнице вместе с барахлом. Залез в машину и начал кататься по улицам в поисках вывески «Сдается».

Будто всю жизнь этим занимался.

Я не стал оспаривать развод, не пошел в суд. Джойс отдала мне машину. Водить она не умела. Потерял я всего каких-то три-четыре миллиона. Но у меня по-прежнему оставался почтамт. Бетти я встретил на улице.

– Я видела тебя с этой сукой некоторое время назад. Она баба не твоего типа.

– Они все не моего типа.

Я рассказал ей, что все кончено. Мы сходили выпили пива. Бетти постарела, и очень быстро. Потяжелела. Морщины прорезались. Шея обвисла. Печально. Но и я постарел.

Бетти потеряла работу. Собаку переехала машина. Бетти устроилась официанткой, затем и эту работу потеряла, когда кафе снесли, чтобы построить административное здание. Теперь она жила в ночлежке для неудачников. Меняла там простыни и мыла сортиры. Бухала вино. Она предложила нам съехаться снова. Я предложил немножко обождать. Я только-только пытался оклематься после своей передряги.

Она вернулась к себе в комнатенку и надела лучшее платье, высокие каблуки, попыталась примарафетиться. Но в ней была какая-то ужасная печаль.

Мы взяли квинту виски и немного пива, поднялись ко мне на четвертый этаж старого многоквартирного дома. Я снял трубку и сказал, что заболел. Сел напротив Бетти. Она скрестила ноги, скинула туфли, немного посмеялась. Как в былые времена. Почти. Чего-то не хватало.

А в то время, когда сказывался больным, почтамт присылал медсестру проверить больного на месте: не в ночном ли ты клубе, не режешься ли в покер. Квартира близко от центрального участка, поэтому проверять меня им было удобно. Мы с Бетти просидели часа два, когда в дверь постучали.

– Это что?

– Все нормально, – прошептал я, – закрой рот! Снимай эти свои каблуки, иди на кухню и ни звука. МИНУТОЧКУ! – ответил я стучалыцику.

Я зажег сигарету, духан перебить, подошел к двери и приоткрыл ее на щелочку. Там стояла медсестра. Та же самая. Она меня знала.

– Ну, так что с вами? – спросила она. Я выпустил облачко дыма:

– Расстройство желудка.

– Вы уверены?

– Мой ведь желудок.

– Распишитесь вот здесь, чтоб видно было – я заходила и вы были дома.

– Конечно.

Сестра боком втолкнула форму в щелочку. Я подписал. Протолкнул обратно.

– Завтра на работу выйдете?

– Откуда мне знать? Если поправлюсь – выйду, если нет – останусь.

Она гадко на меня взглянула и ушла. Я знал, что она унюхала вискач. Хватило ли крепости? Возможно, нет, слишком технично для доказательства, а может, она и смеялась, залезая в машину со своим черным саквояжиком.

– Ладно, – сказал я, – обувайся и выходи.

– Кто это был?

– Медсестра с почтамта.

– Ушла?

– Ага.

– Они так все время делают?

– До сих пор ни разу не пропустили. Давай теперь нальем по полной и хорошенько отпразднуем!

Я зашел на кухню и налил два полных. Вышел и протянул Бетти ее стакан.

– Салуд! – сказал я.

Мы подняли стаканы повыше, чокнулись.

И тут зазвонил будильник, причем громко.

Я дернулся, будто мне выстрелили в спину. Бетти подскочила на фут, прямо вверх. Я подбежал к часам и заткнул звонок.