Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

– Чего тебе надо, мужик? – спросил он.

– Но… Это 77-й дом? Мне здесь назначено. В половине восьмого…

– Щимо! – раздался тот самый диковинный голос, и на Коха вышел еще один – колченогий и узкоглазый.

Мы с Терентием долго разбирались, что за слово он произнес, и сошлись на том, что это не что иное, как «чмо» – ругательство, смысл которого неясен, вообще значит «слабак», говорят еще «чмо болотное», «человек Московской области», интеллигент вообще.

– Мужик, ты видишь, никого нет? – спросил этот, в тельняшке.

– Никто не отвечает, – возразил Кох, – однако, я полагаю…

– Щимо пиредыполагает, а пилавсостав ырасыполагает! – закричал косоглазый, при этом вдыхая в себя воздух и расширяя глаза – насколько это вообще позволяло.

Тут из-за первых двух вышли еще двое.

Один со словами:

– Убивать и жечь! Резать, больше ничего не поможет!

А второй со словами:

– Какой базар? – пошел прямо к Коху.

Он был в грязном пальто, по-моему, на голое тело. Наткнувшись на Коха и посмотрев на него, он отшатнулся и выхватил из-за пазухи топор, при этом чуть не упал навзничь. Едва удержав равновесие, он размахнулся – но топор слетел с топорища и, описав большую дугу, с криком:

– Есть Бог! – влетел в окно второго этажа, разбив его вдребезги.

То есть, разумеется, не топор кричал, а его владелец, который при этом, держа топорище, свалился на клумбу. Одновременно с грохотом разбившегося стекла прозвучал визг нескольких голосов – это жильцы побежали спасаться. Видимо, от них в «Чуг. мысль» и попала каменная версия.

Тут из дверей вышел еще один. Не глядя ни на кого, он вывалил в траву освежеванный труп собаки и повернулся лицом к забору. Под мышкой он держал свернутую белую шкуру.

Кох сказал:

– Изверги… Подлецы…

И склонился над освежеванным трупом. Вот тут кто-то и выхватил у него эту стенгазету, которую он принес.

Судя по обстановке, намеревались лишь развернуть ее и посмотреть. Самое большее – надеть ему на голову, ударом сверху. Но из рулона неожиданно вылетела бутылка. Коньяк. Ну, и разбилась об асфальт. Не знаю, нужны ли тут комментарии.

Кох отступал и свалился. Его взяли за ноги – сначала этот, наиболее пьяный – он хотел покружить и даже сказал: «Карусель, карусель», – но Кох для него был тяжел, он только волочил и топтался. Тут колченогий крикнул: «Опа, взяли!» – и вместе они оторвали тело от земли, но тут же их повело, они начали падать. Кох сделал пол-оборота – до угла дома – и ударился головой.

С криком: «Лови мента!» – они кинулись к Епротасову. Тот неожиданно побежал. Они поняли, что не догнать, и схватили меня.

Я закричал:

– Я маляр!

Передо мной была косоглазая морда с оскаленными клыками, я боялся, что он не поймет. Но подошел парень в тельняшке и отодвинул всех.

Осмотрев меня, он только заметил:

– Что-то не похож ты на маляра…

Странное свойство психики! Мы смотрели друг на друга, перед мысленным взором моим пронеслись паспорта, кисти, ведра – но я ждал, затаив дыхание, ждал, что он скажет.

Тут прибежали ребята, стали говорить, что я точно маляр, выворачивали мне руки, показывая пятна белил (ведь еще утром я красил рамы на даче). Все были сильно пьяны.

Потом собрался народ и стал говорить, что Кох прошел всю войну, что он не обидел мухи, и т.д. и т.п.

Из дома № 77 вышел Ипат, и его тут же взяли.

Как показывает экспертиза, Кох был мертвый, когда его ударили головой. Откуда и пошла эта сплетня, что он проделал весь путь, будучи мертвым.

Или еще – что Ипат спустил его с лестницы, т.е. они поссорились из-за бабы. Обидно, что Епротасов отнекивается. Мол, загораживали дома, а когда подошел, Кох был мертв, и т.д.

Неожиданно подтвердился ребенок. Я думал, что это аллегория прокурора. В грудь себя кулаком ребенок, конечно, не бил, а просто шел с отцом, и между ними имел факт примерно такого разговора:

– Антоша, закрой ротик.

– Папочка, что они делают! Бедного дядю бьют!

– Пьяные, ну их, пойдем. Не смотри. Пьяные, шалят и т.п.

Надеемся, что теперь картина является полной.

Таким образом, факты нами изложены. Теперь ваше дело. После некоторых раздумий мы решили воздержаться от дальнейших комментариев, поскольку двоякое толкование, на наш взгляд, исключено.

В заключение, поскольку осталось место, мы хотели бы раскрыть последнюю карту и задать, в свою очередь, вопрос. Целью его является смещение акцентов поисков. Ибо главный вопрос сегодня, на наш взгляд, не есть «кто», или «что», или «за что», или «в чем», или другой какой-нибудь подобный, предполагающий сидячее, стоячее или даже лежачее положение. Тем более что на все это уже даны ответы. (В чем счастье? В борьбе. За что? За жизнь, честь и свободу будущих поколений. Что делать? Ликвидировать третий период. Кто виноват? Как – кто виноват? Вы. Вы же и виноваты, и больше некому, и т.д.).

Вопрос, на который не получено ответа, звучит так: где?

Алена! Кажется, что и ты о нас думаешь иногда.

Не будь жопой, отзовись… Алена Ивановна, где ты?

Оперативный дежурный позвонил в 21.00.

– Дали горючее. Завтра в семь выезд. От тебя нужен человек с лопатой. Спирт есть?

– Немного было…

– Подкинем.

Положив на рычаг трубку, я сел на диване, где уже начал задремывать перед звонком оперативного, вытер руками лицо. Потом резко встал; минуя проход в ванную, подошел к входной двери; помедлив, открыл ее, выглянул за порог.

От бетонных стен веяло пустотой и холодом. В глубине коридора я увидел неясно очерченную, почти сливающуюся с полумраком фигуру. Блеск белков напомнил мне механика из нашей лаборатории.

– Гриша, ты? – спросил я.

– Ну, я.

Загремел мусоропровод.

– Ты завтра свободен?

– А что?

– Горючее дали.

– Мы же с тобой ездили три дня назад. Тебе что – больше всех надо?

– Лопата по крайней мере у тебя есть?

– Нет.

Закрыв дверь, я двинулся к лифту.

– Вилли! – окликнул меня механик.

Я поглядел на него.

– Вилли, я… У меня действительно нет.

Подождав, не скажет ли он еще что-нибудь, я протянул руку к кнопке лифта, но передумал и направился к лестнице – чтоб разогнать сон.

На лестничной площадке растеклась какая-то жижа; от нее вверх и вниз тянулись следы. Внизу царил еще больший беспорядок. Валялись банки, клочки бумаги, мусор, выметенный из квартир. Над входной дверью свешивались провода от разграбленной сигнализации. Пройдя под ними, я вышел на крыльцо.

В ноздри ударил едкий дым. В синей пелене, сгустившей сумерки, едва просвечивали фонари. Откуда-то слышны были тихие голоса, скрипы.

Засунув руки в карманы, я прошелся под окнами. Кого искать? Зачем? Кто сейчас даст лопату? Лучше выспаться до утра. Решив так, я поднялся обратно на лифте, вошел к себе и упал на диван.