Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Она сидела на полу со стаканом, в свете уличного фонаря, уже совсем ни на кого не похожая, и плакала навзрыд, а я, не зная, что делать, молча стоял рядом.

И вдруг меня, как волна, захлестнула жалость. Нет, не к Хари, не к моей Хари – а к тому Большому, Незримому, Кто их производит. Насколько же Он чуток! Как Он вслушивается, вдумывается в нас и готов принять любые формы, только бы мы их полюбили…

Но мы и сами не знаем, что нам надо на этой Земле.

Водитель просигналил; мы вцепились руками в скамейку и уперлись ногами. «Урал», сбавив скорость, свернул с шоссе на лесную дорогу. Его тут же тряхнуло; он поехал медленней, качаясь, подпрыгивая, натужно и неравномерно гудя. Выбрав момент, я бросил книгу на полку.

И вспомнил невольно, как Хари подбрасывала руку Криса. Лем думал, что она играет. Что кричал машинист паровоза, когда Лес кидался под колеса многочисленными крутящимися вихрями? «Балуй»? А может, это и не игра; может, он хочет – не то что остановить, но именно замедлить движение. Как собака рычит во время расчесывания шерсти – приятно, если медленно; иначе – больно…

А может, и остановить хотел. Он же знал, что внутри люди. А тогда еще он всех людей считал лесорубами, до войны.

Лесник из-за него спился… Щукин, что ли?.. Никто не верил, как его лешак водит…

Впрочем, почему не верили? Ведь это место – Владимир-30 – было выбрано – ну, для секретности, конечно, глухомань среди болот, – но и для смеху: вот, дескать, народ неспроста говорит…

Так что лесник не зря себя сгубил. Он тему и начал. Тему LS – как говорят американцы (я одно время думал, что LS – по аналогии с FS – Flight Simulator, игрушкой для летчиков; наши умники-вычислители, когда я им сказал об этом, свою программу тотчас обозвали Girl Simulator – GS).

Штраух – вот как его звали.

И потянулись один за другим… У одаренных людей, Умов с большой буквы – еще Лем заметил, – на перспективность темы есть особого рода чутье.

С самого начала все финансировали военные. Какая-то у них была своя цель. Чур предполагал, что они создавали декорации для обмана американских спутников. Сегодня еще можно встретить в Лесу остатки тех декораций – забор из колючей проволоки, заржавевшую будку, бетонные плиты, совсем уже невидимые в траве… Может, и докторов с кандидатами они терпели первоначально для поддержания «дезы». Да Бог с ним.

В прошлом году англичанина из «Инмос лимитед» уже и в самом деле пришлось уводить от кое-чего… Упирать на spring water и другие разные «бьюти»…

«Были бы умы – тема всегда найдется», – как говорил КВН. Всем известно, как он – первый доктор наук в Лесу – выбил деньги на отдел при помощи папиросы и барабана. Встал вопрос о том паровозе, который останавливается: хотели уже рыть землю, чтобы искать магнит. КВН взял барабан (дело было в казарме, на партийном собрании), проделал с одной стороны дырку, навпускал туда папиросного дыму – получился ящик Вуда – и ударил с другой стороны. К удивлению полковников, из отверстия вылетел сизый шарик – пролетел над головами – и разбился о стену. КВН прочитал лекцию о вихрях. Позвонили в Москву. К вечеру у аэродинамиков уже был свой отдел.

Не прошло и полгода, как возник отдел термодинамики. Помогла страшная засуха. Тогда, собственно, были очерчены границы Леса – как района аномальной прохлады. Возникла тема «Кондиционер».

Ни у кого, конечно, и в мыслях не было тогда, что действия Леса разумны. Но вот опять совпадение: в том же 1972 году вышел «Солярис-2».

Потом «Венера-9» и «Венера-10» передали панораму Венеры (я, к слову сказать, горжусь тем, что мы, невзирая на давление и температуру, упорно исследовали Венеру, оставляя американцам Марс) – сразу же было замечено, что дорожки телеметрии на панорамах – белые полоски с черными пятнами – сильно смахивают на стволы берез. И в Лес потянулись телемеханики – специалисты по дистанционному управлению.

Потом приехал Шишкин со своим ГНИЛЦ – Государственным научно-исследовательским лазерным центром. Он исследовал рассыпание спектра сигнала, отраженного от вибрирующего объекта. Получал так называемые доплеровские портреты. Но рядом с макетом спутника в конце длинной, специально для Шишкина прорубленной в Лесу трассы странным образом соседствовал ольховый куст. То самое «Ничего или почти ничего, что можно принять в ветреную ночь за фигуру». Думаю, люди из ГНИЛЦ уже понимали все. Только помалкивали. Шишкин еще тот фрукт – себе на уме. А может, боялись, что их признают сумасшедшими. Ведь Пелерина признали-таки.

Потом приехал Баварец, лингвист. Этот ничего не боялся.

Он не писал статей, не подавал заявок на изобретения. Он писал стихи, но какие-то непонятные. Не знаю, можно ли назвать его, для красоты фразы, соляристом в поэзии. Зато в соляристике он был точно – поэт.

Помню, как он подсел ко мне – в столовой, на шестой площадке – с бутылкой «Кинг Дэвид конкорд»:

– Ну, ты шарахнул меня по мозгам своей статьей!

Статья была так себе [5]. Я думаю, он ее использовал как предлог – хотел просто выговориться, поделиться мыслями.

– Неужели это правда, – говорил он в неподдельном возбуждении, – неужели вот так вот посреди жары в вашем Лесу может пойти снег?

– Теоретически… Ветер, перепад давления…

– Выпадают снега и дома холодеют снаружи, – задумчиво произнес Баварец. – Это явственный знак, что что-то случится еще… Знаешь, я как прочитал твою статью, вокруг меня будто заструился космос. Само слово «снег» – что это, как не перепад давления? Нет, вы и сами не знаете, в каком Лесу живете. Сказал: «Снег» – и пошел снег…

Космос для него был мерилом всего. Плохо кому-то – потому, что его запускают в космос против желания. Кто талантливый – тому дано выходить в космос, когда он хочет. Где космос струится – там очень хорошо.

– Причем тут… – недоумевал я. – Вместо хвои могла бы быть вата. Главное – препятствие для воздуха; вообще все может происходить где-нибудь в Наг-Хаммади.

Он кивнул:

– В пустыне войлок… Прохлада… И умирать хорошо… Знаешь, а тебе было дано выйти в космос! Когда Леннону было дано, он зашел в антикварный магазин, купил афишу столетней давности и на ее текст написал музыку. А мог бы взять передовицу из «Санди Таймс». Главное, что ему было дано…

Мы сидели одни в зале. Выпили совсем немного. Он читал вслух стихи – Лермонтова: «Когда волнуется желтеющая нива»; потом Пражина: «Желанный лес раздался предо мной…» Говорил о Норштейне, о белой лошади, которую видел ежик в лесу…

Никто его не понимал тогда. Я вот не понял про войлок. Прохлада, вероятно, в пирамиде…

А может, это опять какое-нибудь ясновидение. Поживем и увидим. Про себя по крайней мере он все заранее знал. Мне так кажется. У него есть одно стихотворение, про вертолет, который кружит над озером: