Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

– Мы не хотим завоевывать космос, – вкрадчивым голосом пробормотал Ярвет, поравнявшись и встретившись со мной взглядом, – мы просто хотим расширить Землю до его пределов… А другие цивилизации нам не нужны…

Взяв лопату наперевес, я медленно пошел за ним следом. Спокойствие этого человека меня поражало. Сколько его помню, он всегда был таким – даже во время войны, когда пожары считались оружием Леса. «Он же тлеет, не горит», – усмехался он. Со временем поняли, что он прав, – огонь Лесу не нужен; это стало ясно после отведения им верхового пожара.

Но еще никто не объяснил толком, зачем Лесу дым.

Ведь он мог бы шутя справиться с этим тлением. Если он, как древний человек, поддерживает на всякий случай костер (есть такая теория) – он мог бы локализовать очаг тления в сухостое. Но нет. Не давая огню подниматься вверх по стволам (не потому, что бережет их – деревья, как говорит лесник, в таких местах все равно умрут), он дает огню пожирать все, что снизу: траву, мох, палые листья. Все выглядит так, будто он специально производит дым.

Ярвет как-то сказал – в курилке – что это Лес так курит. Я же, говорит, тоже вот гроблю свой организм. От этого не вполне серьезного замечания пошла целая теория. Лес, мол, успокаивается таким способом; а то, что он не берет дым извне, – это потому, что для успокоения нужен не столько сам дым, сколько последовательность привычных действий.

Но тогда бы места тления не были расположены так опасно. Ведь этот район, с чрезвычайно сложным переплетением воздуховодов, не зарезервирован, и именно здесь, как считается, наиболее возможен Контакт. Это что-то вроде груди или головы Леса, а может, и то и другое.

Одно время всеми владела мысль, что это память. Всеми, кроме, может быть, Ярвета. Он и тогда смеялся. Заглянет, помню, к вычислителям – с неизменной сигаретой во рту – посмотрит с порога, как они бьются над GS; отвернувшись, выпустит дым в коридор и запоет:

– Позарастали стежки-дорожки…

Теория памяти не была опровергнута, но моделирование ее зашло в тупик. Кроме того, есть много данных за то, что Лесу нужен все-таки дым. Исходящий из сердца или из памяти. Из памяти сердца, как шутил Ярвет. Сопровождающийся явным, я бы даже сказал демонстративным каким-то разрушением этой памяти. Но именно дым.

И что-то тут связано с человеком: Лес часто гонит дым на него. Раньше думали – просто выкуривает людей из своих жизненно важных органов. А поскольку эти органы хоть и защищенные по периметру, но как на грех ягодные, то люди их истоптали порядочно. Может, и тление началось от окурка. Есть даже теория, у нее, правда, мало сторонников (хотя вот, по-моему, Горбунков): Лес, мол, подражает человеку, впервые поджегшему его, ищет его, неизвестно для чего. Эксперименты по этой теории ввиду их опасности были запрещены. Запрещено было и протаптывать тропы – вообще ходить здесь иначе, как по пожарищу, фронтом. Вот мы и идем – сами не зная, где, – по этому странному, черному, непонятному – по воспаленным очагам памяти, надеясь на черенок лопаты, когда полетим в провал.

– Стоп, – негромко сказал Ярвет.

Я поднял голову и увидел зеленый кустарник. Мы подошли к границе очага. Ярвет копнул под собой.

– Земля, – с удовлетворением сказал он. И, как в замедленном фильме, сделал шаг вперед.

– Ком-ком-ком-ком-ком… – проговорил он, пригнувшись, всматриваясь в порог между зеленой травой и пеплом.

– Ком-ком, – сказал я, поводя лопатой.

– Вот он, – прошептал Ярвет.

Яркий язычок пламени пробился сквозь коричневые корни. И тут же я увидел еще один – прозрачный, с синим ободком – прямо перед собой. Одновременно мы копнули и, зачерпнув землю, засыпали ею огоньки. Дымок пошел вверх тонкой струйкой.

– Ком-ком-ком-ком-ком, – пробормотал Ярвет, поворачиваясь в другую сторону.

Я отвинтил пробку с фляжки и сделал глоток.

Англичанин чуть было не догадался о назначении спирта. Помню, когда он спросил: «Почему тут всегда все пьяные?» – начальник отдела режима так и обмер. Фаренгейт нашелся: «Это в честь вашего приезда, – говорит, – обычно мы так не пьем».

– Ком-ком-ком, – сказал я и, засунув фляжку в карман, принялся засыпать огоньки.

Они насмехаются над машинами, у которых триггер с фуражку, а того не понимают, глупые, что для контактов таких машин нужен спирт. А если б не было спирта, вообще ничего не было бы. В третье состояние попадал бы один из сотни – раз в год. Хорошо, у меня вот что-то произошло в голове, и я стал просыпаться. А как же другие?

Я набил физиономию во сне одному негодяю, кто был для меня олицетворением идиотизма. Через неделю пришли трое; я и их раскидал, всех – так хорошо получалось, я даже спал с радостью, как в детстве. Но через неделю меня опять ждали, и их было человек сто, они стояли полукругом, с повязками на лбу, смертники. Вы бы знали, как утомляет бесконечная драка во сне. Еще они поднимаются без головы, приходится их уговаривать, что так не бывает. Потом начались диверсии. Стоит мне где-нибудь прикорнуть, в каком-то полуподвале – они бросают толченым стеклом прямо в лицо. Я сразу же просыпаюсь. Меня выживают из состояния сна.

Ладно бы из сна – все происходит в моем родном городе. Меня выживают из города детства…

Интересно, что снилось Чехову – перед тем, как он стал спать по полчаса? Он спал так мало, что все удивлялись.

– Ком-ком-ком-ком-ком… – бормотал Ярвет, стоя по колено в земле.

А, и пусть. Незачем думать, как это кончится: у каждого дня своя забота. Когда Баварец пропал и сдвинулся Пелерин, думали: теперь нас закроют. Момент был удобный: Устинов, министр обороны, умер, и Никодима, сына его, нашего покровителя, не выбрали в академики. Ну, думали, всё.

Никодим, помню, приехал, прикурил от лазера – как бы на посошок, в последний раз (он любил прикуривать от лазера). Посмотрел молча на трассу… Уходя, мне руку пожал. До сих пор не знаю, почему.

Да… Конец, думали; но тут Мартыныч – вот ведь пробивной человек! – ученик КВН – вышел с идеей пневматической ЭВМ. Такой машины, у которой вместо электричества – воздух. В чем ее ценность? Очень просто: при взрыве атомной бомбы вся электроника выйдет из строя от электромагнитного импульса, а пневматика – нет. Еще лучше заработает – поднимутся сильные ветры. До 100 км/час.

Его там наверху, рассказывают, спросили: «Так что же, без ветра в мозгах она и думать не будет?» На что он ответил: «Так ведь и Пушкин без вдохновения не писал».

Сначала не верили. Но когда он из осины устроил дисплей, когда все увидели: стояло дерево, подул ветер – и возникла стрелка, это кой-кого убедило.

Больше всего им – дубам нашим – речевой ввод-вывод понравился. Из-за которого Бурков, телевизионщик, пропал. Тоже додумался: вылезти с этой песней на телевидение! Испытания идут, а он на всю страну: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» Да еще в пьяном виде. Добронравова, говорят, в КГБ таскали, старика чуть удар не хватил… Рязанов во всем виноват.