Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

И ранние ноябрьские сумерки непривычно теплого в тот день вечера уже заставили нас принести и зажечь незабвенную зеленую лампу – а я уже достаточно остыл, чтобы не только выпаливать свое, но и выслушивать собеседника.

И даже тогда успел еще сделать небольшое, но важное предисловие. Все так и запомнилось мне: синие сумерки за неплотно зашторенными окнами. Зеленая лампа, зажженная в углу стола. И Венич, мой добрый постаревший Есенин, без трубки и золотого локона, только глядит так же – всезнающе – и беззащитно…

– Ты знаешь, Кир, никак нам не обойтись, чтоб не начать опять – с самого начала. Жизнь наша, наша с тобой, хоть иногда и пересекается, в целом-то вроде идет параллельно. Потому и не получилось у меня сразу, да еще на больничной койке, загрузить тебя нашими, «звездными», проблемами. Как-никак, но разрулил их самостоятельно. Кто тогда мог знать, что придется и тебе в это влипнуть. А теперь – к делу.

Где-то в самом конце августа на территорию нашей «Звездочки», уже в сумерках, заехал целый кортеж из крутых черных джипов. Джипы выстроились возле ворот, не открывая дверей и не опуская затемненных стекол. Только из центральной машины вышел крутой мэн в кожаном плаще – и прямо в комендантский кабинет – благо, я как раз оказался на месте после обхода! Знаешь, такой – немного за пятьдесят, красивый, как Жан Марэ, и такой же смутно знакомый – как будто примелькавшийся в телеящике!

Представился – Лиманов, Борис Иванович, муж Зары Захарьевны Лимановой. Конечно, не знать Зару Лиманову не мог даже я, человек, далекий от поп-культуры. А вот о ее муже, тем более о том, что он – бывший, – мне абсолютно ничего не было известно.

Довольно сухо и не притронувшись к моему кофе и сигаретам, Лиманов рассказал, что на август на теплоходном круизе намечали бенефис Зары Захарьевны, сорвавшийся вследствие ее болезни. Что вот уже почти две недели супруга (он так и выразился – «супруга») провела в 36-й горбольнице, вначале в общей терапии, а затем – как только избавилась от температуры и болей – под наблюдением невролога. Что, к сожалению (тут его лицо свело, словно судорогой), не дало ожидаемых результатов. Получив информацию, что в Центре «Звездочка» возвращают к жизни практически безнадежных наркоманов и пьяниц, решено было доставить сюда Зару Захарьевну – разумеется, в обстановке строжайшей секретности! – для окончательной реабилитации.

– И вы, Вениамин Сергеевич, – тут красивое холодное лицо Лиманова страшно дернулось опять, – обязаны поставить Зару Захарьевну на ноги, вернуть людям, так сказать, гордость отечественной эстрады.

Я заверил Бориса, что сделаю все возможное, – уже настраиваясь на нелегкий курс лечения. Все последующее не заняло и часа: в самом дальнем коттедже, в одноместной палате, приготовили все для новой пациентки. Медсестра, с сухих слов мужа, заполнила патронажную карту (неврологических заболеваний в роду не отмечено, алкоголизмом и наркоманией никто не страдал, самоубийц не было. Словом, тишь, гладь да божья благодать) – пациентку разместили в палате, мы с Лимановым пожали на прощание друг другу руки – и черный кортеж отбыл из Центра. Хотя, конечно, какая уж там особая секретность! Весь день персонал «Звездочки» гудел, как разворошенный улей. А то время, что она пробыла у нас, Центр непрерывно осаждали – какие-то оголтелые фанаты ломились в окна, под забором дежурили упорные папарацци, были попытки взять интервью под скрытую камеру. Я много раз порадовался – во-первых, что убедил Лиманова не оставлять вооруженную охрану возле ее коттеджа – в этом случае ее местонахождение непременно бы вычислили; во-вторых, что наши сотрудники на горьком опыте научены хранить молчание насчет пациентов – случались у нас и поножовщины, и «стрелялки», так что языки держат за зубами крепко! Огромными усилиями (и не только моими) удалось поддерживать состояние неопределенности: вроде и прибыла Зара Захарьевна в «Звездочку» на консультацию, но осталась ли и в каком домушке, – неизвестно – и показать нечего.

Лиманова пробыла у нас около двух недель. Ее случай и впрямь оказался сложным – хоть совсем и не таким, как мы ожидали. Тяжелые абстиненции, страшные наркотические ломки, даже коматозные состояния были бы для нас привычнее, нежели состояние, казалось бы, благополучной пациентки. Гриппозные проявления к моменту приезда в «Звездочку» ее уже не беспокоили. Подозрения в алкоголизме и наркомании не подтвердились. Тем не менее, я самостоятельно решил провести полное очищение организма, обычно рекомендуемое в сложных случаях – а это четыре, а то и шесть часов мучительной «тряски», и почти всегда под общим наркозом. Далее последовал курс интенсивной реабилитации – массажи, витамины, свежий воздух, озоновые капельницы, даже антидепрессанты… И все-таки я зашел в тупик. Физические показатели и анализы показывали полнейшее благополучие – а в удаленном коттедже обитала, казалось, лишь тень той прелестной, открытой и душевной героини, которую она одна могла «подарить» зрителям.

Боюсь ошибиться в датах, Кир, – но была середина сентября, кажется, когда впервые привезли к нам поникшую безвозрастную «старушку» – и в конце месяца, по окончании курса, мало что изменилось. Таких «результатов» у нас еще не было. И я знал, в чем тут, собственно, дело. У Зары Захарьевны болела душа – и вылечить ее мог разве только Сам Создатель. Чем-то похожее состояние я наблюдал у твоей дочери, Бесс. Но там было более-менее ясно, в чем дело: девочка пережила тяжелейшую ситуацию, чудовищный стресс – мир буквально обрушился в ее душе. Обрушился – и порвал некие страшно тонкие струны. И теперь восстановить ее естественный, чистый тон так же сложно, как строить скрипку Страдивари… У Лимановой внешне все выглядело отлично: самый расцвет карьеры, максимальная творческая отдача, слава и немалый достаток. Развод? С кем не бывало подобного в нашем шоу-бизе: некоторые даже бравируют скандальными расставаниями, так способствующими дополнительному пиару.

А тем не менее в душе ее поселилась нудная поздняя осень – точно такая, какая выпала нам всем в этом году. И это так меня тревожило, что я – впервые в жизни! – решился дать этой странной пациентке такой же странный, с точки зрения медицины, совет…

Тут Вэн повернулся и неожиданно близко заглянул мне в глаза. Близко – но как-то смущенно, точно заранее прося извинения за все, что он скажет.

Эх, Кирюха, Кирюха! Пусть даже ты (то есть – я сам) не был в тот раз настроен на долгие беседы (тот раз – это сейчас и здесь, с Веничем); пусть даже ты устал, как собака, и запутался, как двоечник, в пустяковой задачке своего расследования; пусть, наконец, уже кончались силы – бороться с липкой дремотой – все равно, на каком-то четвертом дыхании, какой-нибудь Шерлок Холмс взял бы себя в руки и дослушал бы – внимательно дослушал бы каждое Венькино слово до конца.