Го Босен Array - Современная проза Сингапура

Слева и справа от нее ряды публики поднимались плавными волнами. Но различить она могла только сидящих у самого помоста. Они безмолвно смотрели на нее застывшими глазами. Ни проблеска радости, ни намека на веселье не было в их лицах. Они смотрели и смотрели. Неподвижно.

Тихо. Так много мужчин. Так много лиц. Ряды, ряды, надвигающиеся, сплошные, словно камни в безбрежной пустыне.

Дряхлый старик с седой головой и отвислыми трясущимися щеками назойливо пялился на нее.

— Мей Фэн, иди сюда! Сюда!

Кто-то звал ее из зала.

Она посмотрела через плечо. Господин Чао. Каким-то образом он успел занять место у помоста и теперь размахивал тлеющей сигаретой в нескольких футах от нее. Она покачала головой.

Она дошла уже до последних рядов и, танцуя, медленно двигалась назад, к сцене, когда старик внезапно вскочил с места и судорожно вцепился в сверкающие ленты у ее талии. Мей Фэн испуганно отшатнулась. Как безобразно он выглядел в жалком и тщетном порыве, со своими толстыми пальцами. Мужчины, сидящие рядом, загоготали, подпрыгивая в креслах. Словно подбадриваемый общим смехом, господин Чао с криком влез на помост. Он был пьян. Приятели старались стащить его вниз, а он все орал: «Я хочу ее! Я ее хочу!» Казалось, отовсюду к ней тянутся руки, тянутся, чтобы хватать, гладить, душить.

Вдруг до нее дошло, что ей надо улыбаться этим чужим, этим странным мужчинам и добиваться аплодисментов. Ноги ее уже не могли больше грациозно ступать. Она застыла как вкопанная с блюдцами в руках прямо посреди помоста, с трудом подавляя рыдания. Это вызвало взрыв дикого хохота. Хохот этот не могли заглушить ни музыка, ни барабанная дробь. С плачем она бросилась на сцену и пропала в глубине кулис.

Фокусник поднял глаза, когда она прибежала, и скорбно покачал головой. Потом снова наклонился к своему попугаю и произнес мягко, но настойчиво:

— Скажи «четыре»! Четыре! Четыре!

А все зрители сошлись на том, что новая звезда была чертовски мила и зрелище, конечно же, окупило истраченный доллар.

Она покраснела, когда ребенок увидел ее в окне. До чего же мил, думала она. Ножки пухленькие, как булки. Только грязный. Все понятно. Играет, наверное, на полу, подбирая щепки и остатки еды, и ни разу в жизни его не мыли как следует. Если б она следила за ним, он бы у нее блестел, как хорошо протертая тарелка. Но, говорят, грязные Дети растут толстенькими, а чистые худыми…

Бабушка звала ее. Она еще раз поглядела на ребенка, который сидел на спине у матери — торговки рыбой, закрыла ставни и быстро сбежала вниз по ступенькам.

Бабушка восседала на жесткой деревянной скамье. Скрещенные ноги туго натянули на коленях саронг. Она жевала бетель.

— Вот что, дитя. Поздоровайся-ка с дядей Тэном из северной деревни, дитя.

Повинуясь взмаху Бабушкиной руки, она опустилась на холодный пол и сидела, кивая дяде Тэну.

Дядя Тэн смотрел на нее. Он улыбался. Зубы у него были желтые оттого, что слишком часто жевал бетель. Все лицо — в мелких морщинках. Он кивал головой и то и дело поворачивался к Бабушке.

Бабушка вела беседу. Спрашивала о фруктовой плантации дяди Тэна. Сколько кокосов он снимает с каждой пальмы? Не вредят ли белые муравьи?

Если вредят, пусть пойдет в лавку к «рыжему» [10] «Рыжий» — презрительная кличка европейцев. и купит ядовитую жидкость. Не хватит денег — она одолжит, немного, конечно.

Говоря это, Бабушка улыбалась ей. Дядя Тэн тоже кивал и улыбался.

Дядя Тэн поддерживал беседу. Рассказывал Бабушке, что его братья собираются построить несколько новых хижин у реки. Одному из них посчастливилось, вырастил хорошего сына. Ему уже около двадцати трех лет. Очень смелый и сильный. Бережливый и трудолюбивый.

Говоря это, дядя Тэн улыбался ей, Бабушка кивала и тоже улыбалась.

Икры у нее свело судорогой, и она села поудобней.

Было уже не так жарко, не то что днем, когда она мыла тарелки и чистила горшки.

Дядя Тэн и Бабушка продолжали беседовать, и дядя Тэн то и дело посмеивался. Их голоса жужжали, как москиты.

Темнело. Лицо дяди Тэна было уже трудно разглядеть, но Бабушкино лицо со стекающими из углов рта красными струйками бетеля она видела отчетливо.

«Сегодня мне двадцать пять лет», — думала она. Никто не помнил дня ее рождения. После обеда, убрав со стола, она поднялась на чердак и вытащила темную кокосовую шкатулку. На дне ее перекатывались красные бусинки. Она высыпала их на ладонь и пересчитала — двадцать четыре. Из кармана кофты извлекла еще одну. Стало двадцать пять.

На чердаке было темно. Темноту прорезал тоненький луч солнца, пробившийся на чердак из маленького люка в крыше. В луче плясали пылинки. Если посмотреть через люк вверх, увидишь ярко-синее небо. Надо бы снять паутину как-нибудь на той неделе… И, закрыв шкатулку, она спустилась по приставной лестнице.

В своей комнате она зажгла свечу. Электрические лампочки в доме были вывернуты — так Бабушка распорядилась. Она придвинула свечу поближе. Зеркало поймало ее отражение.

Говорят, что у нее глаза матери и дедушкин подбородок. Она села против зеркала на деревянную кровать. Какие непослушные волосы, она обязательно смажет их маслом. Под кофтой отчетливо обозначилась грудь. Она покраснела и напомнила себе, что надо стянуть ее, сделать плоской. Иначе Бабушка непременно скажет что-нибудь нехорошее. Ее передергивало, когда Бабушка называла ее груди куриными гузками.

Бабушка нагнулась и сплюнула бетелевую жвачку.

— Пойди-ка позови нашего Бакалавра хирургии!

Дядя Тэн внимательно смотрел, как она поднималась с пола.

Бакалавр лежал у себя в комнате. Услышав, что его зовет Бабушка, он начал зевать, потягиваться, строить рожи. Наконец он поднялся и сказал, что придет.

Они спускались вместе. Бакалавр в новых белых шортах, в новых сандалиях. Они шлепали по ступенькам, как скрученное мокрое белье о стиральную доску.

Он направился прямо к Бабушке и, только когда та указала пальцем на дядю Тэна, взглянул на старика и ухмыльнулся. Потом он захохотал и заявил, что Бабушка всегда склонна дружить со стариками в это время года. Дядя Тэн рассмеялся, а Бабушка стала бранить Бакалавра.

Бакалавр сел. Дядя Тэн спросил, сколько ему лет, и, воздавая должное его возрасту, стал шутить с ним о его будущих женах. Бакалавру нравились современные девчонки. Они носят юбки как у «рыжих», и у них такие гладкие ноги… И когда Бабушка вмешалась, чтобы он не зашел слишком далеко, он повернулся к ней и сказал, что ни у одной из наших все равно нет таких красных губ, как у Бабушки. Дядя Тэн смеялся, и Бакалавр смеялся. Бабушка снисходительно кивала.

Было уже поздно, и дяде Тэну предложили поужинать с ними. Здесь очень хорошо готовят. Бабушка кивнула в ее сторону. Дядя Тэн улыбался.