Роман Сенчин - Московские тени

Макс не обратил внимания, он уже поднял голову, глаза закатил. Мелодия стала громче, отчетливей.

– Я об Илье Муромце поиграю. Знаешь такого богатыря?

– Нет.

– Да ты что? А мама с папой книжки тебе не читают, что ли?

– Не-ет.

– Что ты наговариваешь? – возмутилась жена. – Постоянно читаем. – Она толкнула Сергеева. – Никита, скажи!

Макс победительно улыбнулся:

– Да ничего… – Наклонил голову к Сане. – Послушай вот былину о богатыре великом, об Илье Муромце. Он давно-давно жил, много подвигов совершил. – И перешел на распевную, гнусоватую, убогую какую-то интонацию:

Сергеев выбрался из-за стола. Зашел в дом. Выпил холодной воды из-под крана. В соседней комнате о чем-то возбужденно шептались Наталья с Володькой. «Только бы Дашку не разбудили», – мелькнула мысль; Сергеев поморщился и уже иначе, твердо, подумал, как приговорил себя: «Обабился ты, чувак, обабился. Да».

Открыл холодильник, увидел бутылку водки «На березовых бруньках». Зачем-то взял. Потом отломил полбатона докторской колбасы. Сунул бутылку и колбасу в карманы куртки. Вышел.

Максим продолжал гнусить, не совсем, кажется, впопад перебирая струны:

Настя сидела слева, Саня справа. Оба восторженно смотрели на гусляра, слушали эту белиберду. Андрюха обхватил голову руками, будто спрятался в них. Жена курила Наташкину тонкую сигарету и хмуро щурилась. Бородатый распушил бороду и, кажется, дремал, откинувшись на спинку стула… Сергеев спустился с крыльца, повернул к сарайчику.

Ночь была совсем темная. На небе ни луны, ни звезд. «Снег повалит, наверно». Да, пахло снегом… Смутно желтели дрова в поленнице, едко пахло холодной золой. Сергеев посмотрел на дом и прикинул, что если бы в спальне горел свет, то окно как раз бы осветило место для колки. Он бы с удовольствием поколол. «А по ноге?» – хмыкнуло внутри, и даже боль появилась в кости ниже колена. Нет, не надо…

Сел на широкую чурку, посидел, достал бутылку. С хрустом отвернул крышечку и сделал глоток. Водка влилась неожиданно легко, почти как газировка в жару, и он стал глотать еще, еще. Через силу оторвался. Замер, прислушиваясь к ощущениям, наконец выдохнул, и только после этого в животе и груди зажгло, но зажгло приятно, чисто – как в юности… Тогда пили редко, организм принимал алкоголь с готовностью, и действовал алкоголь иначе – не усыплял, а будоражил. Тянуло на подвиги. И сейчас тоже захотелось такого… Рука потянулась было за колбасой, но разум спросил: зачем? Закуски сейчас было не нужно.

А через несколько секунд также приятно, чисто ударило в голову. Коротко мелькнуло ослепительно-яркое, словно бы крутнулся зеркальный шар в дискотечном зале, обещая радость, праздник, что-то новое и долгожданное. То, чего он, боясь признаться самому себе, давно хотел, о чем неясно, в полуснах мечтал. Какую-то другую жизнь… Да нет, как бы и продолжение этой, но измененную – удивительно и непонятно как, чем измененную… И чувствуя, что запутывается, стараясь понять, что с ним происходит, Сергеев выпил еще.

Гнусоватый напев Макса, а потом неприятные, крикливые голоса на веранде отступали все дальше, дальше, собственное раздражение, гнетущее весь день, а точнее – много-много последних дней, исчезало. Его словно бы выдавливало другое… Холодный воздух казался небывало вкусным и целительным, и Сергеев радовался каждому вдоху, благодарил природу за этот дар. Действительно, чудо ведь – дышать. И видеть, слышать, думать, представлять. Детей любить. И вот так взять и оказаться на пеньке, ночью, почти в тишине, это ведь, наверное, и есть счастье. Сейчас, именно сейчас, можно спокойно подумать о самом важном, сейчас-то как раз и надо продумать, как дальше строить жизнь, как сделать счастливой жену, детей воспитать хорошо… А что, Саня ведь прав, не читают они ему книжек. Иногда пробуют и бросают. У него свой телевизор в комнате, видик, кассеты. Мультики смотрит, «Комиссара Рэкса» по «СТС» любит… Нет, надо взяться, надо так построить жизнь, чтобы… Вот ему сначала мама читала сказки и Носова каждый вечер перед сном, а потом папа уже более серьезные книги. «Судьба барабанщика», «На графских развалинах», «Кортик», «Тома Сойера»… Сам бы он вряд ли их когда-нибудь прочитал, а так – помнит в подробностях. И с Саней так же бы надо… Да, надо продумать.

Сергеев сделал движение, словно хотел вскочить, побежать, и с удивлением обнаружил бутылку в замерзшей руке. Поставил на землю, сжал туфлями с боков. На веранде продолжали о чем-то спорить. Или ругались. Различил визгливый голос жены. Ну вот…

Достал сигареты, закурил. Тут же, с рвотным звуком, выгнал из себя дым. Отшвырнул сигарету, продышался. Вот так бы и бросить курить. Р-раз – и навсегда… На работе из-за курения небольшие, но постоянные напряжения. Старший менеджер косится… Там нужны некурящие, чтобы как можно реже отлучались из торгового зала. А он, хоть и терпит до последнего, но раз-два в час приходится перекуривать. Могут за это попросить в итоге. Да и здоровье… Прав Володька – пора уже о здоровье задуматься. Тридцать два, а иногда чувствуешь себя развалиной. По утрам особенно и после секса… Вообще о многом пора задуматься.

Двинул затекшей ногой. Бутылка упала, булькнула водка. Сергеев резко согнулся:

– Твою-то мать!

Схватил, тщательно закрутил крышку. Заметил негаснущий уголек сигареты в траве. Поднялся, подошел, затоптал. Боевой настрой поуменьшился… Кряхтя, сел обратно на чурку, проворчал:

– Понеслись мелочи. – И мысли завертелись привычные: как там дочка спит, уснул ли в конце концов Саня, как они в самом деле разместятся все на ночлег, поставила ли жена докорм в холодильник, чтобы не скис…

Кто-то спустился с крыльца и стал бродить по двору. Потом позвал:

– Никита! – голос Натальи. – Никита, ты где?

– Здесь, – машинально отозвался он. – Что случилось?

Наталья подошла. Пригляделась.

– Ты сидишь, да? Как тут сесть?

– Ну вот чурки лежат. На них…

Наталья шлепнулась на горку, чуть не свалилась. Заворчала:

– Лесоповал какой-то…

Сергеев наблюдал за ней и ругал себя, что откликнулся. Ощущение просветления исчезло совсем, сменилось брезгливостью, тошнотой и усталостью…

– Никита, мне надо с тобой поговорить.

– Да?.. О чем?