Ирина Степановская - Круговая подтяжка

Приглашенные пациенты уже собрались в холле. Азарцев задержался на минутку, а Юля и Тина в концертном платье сошлись на площадке второго этажа, чтобы оттуда всем вместе эффектно спуститься по центральной лестнице в холл.

– На какой помойке ты умудрилась найти это платье? – прищурилась Юля, как только подошла к Тине поближе. – Оно тебя состарило на десять лет. Выглядишь, как старая барыня, которая приехала на бал, чтобы выдать замуж шесть дочерей!

Тина растерялась. Она считала платье очень красивым. Азарцев сам посоветовал ей выбрать этот фасон с глубоким треугольным вырезом на спине. Ему нравилась загорелая кожа Тины оттенка спелого персика, с буйными вкраплениями веснушек. Тина понимала, что Юлия сказала гадость нарочно, чтобы позлить или смутить ее перед выступлением, но сделать с собой ничего не могла. Она винила даже больше Азарцева, чем Юлию. Понятно, что бывшая жена, оказавшись в ситуации соперницы, может делать гадости. Многие женщины и осуждать-то ее за это не будут. Но почему Азарцев не может разрубить этот узел? Почему он снова и снова сводит их вместе? Неужели он не понимает, что в данной ситуации одна из них все равно будет чувствовать себя ущемленной?

Подошел Азарцев. Оказывается, пока они ждали его, он переодевался в смокинг. Юля, не скрываясь, любовалась бывшим мужем. На глазах у Тины она смахнула невидимые пылинки с его плеч и провела рукой по блестящему лацкану.

– Замечательно выглядишь!

«Может, они покупали этот смокинг вместе, точно так же, как мы потом вместе с ним покупали мне платье?» – резануло Тину. И настроение у нее совершенно упало.

Азарцев пребывал в радостном возбуждении. Он еще раз взглянул на часы и прихлопнул в ладоши.

– Пора! – Тут же он соединил руки Юли и Тины так, чтобы они вместе спускались по лестнице впереди него. Тина, в концертном платье с декольте, и Юля, в элегантном костюме с боковым вырезом на юбке, до самого верха– он полагал, что вместе они составят прекрасную пару. Сам он собирался замыкать шествие. Ему хотелось продемонстрировать, какие прекрасные дамы работают в его клинике, подчеркнуть этим концертом уникальность собственного учреждения, а заодно доставить удовольствие Тине, организовав ей возможность возобновить занятия пением.

Они спустились. Странное впечатление произвело на Тину это собрание совершенно несочетаемых лиц. Больные в повязках, девушка-флейтистка с распущенными волосами в платье из зеленой тафты, толстый, краснолицый, лысый аккомпаниатор, уже восседающий за роялем.

Госпиталь, в который приехала концертная бригада, – вот что это ей напомнило больше всего.

– Ну что ж, разве это плохо? – улыбнулся Азарцев, с которым она поделилась своими ощущениями. – Не зря ведь раненым организовывали концерты?

Крошечные птицы в своей золоченой клетке были тоже возбуждены происходящим. Они беспокойно вспархивали на жердочках, потревоженные слишком ярким светом, большим количеством незнакомых людей. Тина подумала: «Они не могут вылететь из клетки. Но разве человек не волен уйти?»

Никакого единения между ней и Юлией, конечно же, не произошло. Как только они спустились с лестницы, та тут же прошла в сторону буфета, чтобы отдать последние распоряжения – после концерта предполагался фуршет. Валентина Николаевна подошла к роялю и села рядом с аккомпаниатором. Девушка-флейтистка с невозмутимым видом достала из кожаного футляра свой изящный инструмент. Она должна была заполнять паузы и, будучи профессионалом, хоть пока еще и студенткой консерватории, могла играть в любой обстановке. Те деньги, которые пообещал ей Азарцев за выступление, стали для нее отличной прибавкой к стипендии.

Слушатели из пациентов тоже рады были развлечься. Они уже готовилась к выписке, и самочувствие их поэтому было вполне хорошим. В прошлое уже ушли все предоперационные хлопоты и тревоги, значительно уменьшились послеоперационные боли, настроение в группе больных было самое приподнятое. Посидеть после ужина в ярко освещенном, красивом холле, в котором в огромной клетке скакали с ветки на ветку нарядные птички, было и так для больных приятным времяпрепровождением, а сегодня предстоял еще и концерт! Все находились в некотором возбуждении.

Группу больных составляли две дамы за пятьдесят, с плотными повязками на головах после циркулярных подтяжек, довольно известный шоумен, пребывающий в сомнениях, стоит ли ему красоваться среди других пациентов, молоденькая девочка, которой Азарцев три дня назад увеличил грудь, и сравнительно не старая еще представительница монголоидной расы, которая, развив основательную деятельность в Москве, решила перекраситься в блондинку и навсегда избавиться от азиатского разреза глаз. Дежурная медсестра тоже явилась в холл и по приказанию Азарцева незаметно уселась в уголке – с одной стороны, она демонстрировала готовность в любой момент оказать медицинскую помощь, с другой – «пусть тоже приобщается к музыке», как высказался Азарцев.

Всем эти людям, собравшимся поразвлечься, не было абсолютно никакого дела до Тины. А она не только не ощущала никакого подъема духа, но чувствовала внутри себя странную пустоту, упадок и даже замедленный ритм биения сердца.

– Р-р-репер-р-р-туар без изменения? – раскатисто громыхнул ей в лицо аккомпаниатор, подняв крышку рояля и обдав запахом чеснока. Она только кивнула, отстранившись.

Начала флейтистка. Первую часть сложного произведения, сыгранную ею, зал прослушал при полном молчании, по окончании послышались вежливые негромкие аплодисменты. Шоумен кутался в шарф и обдумывал, как себя вести, если у него попросят дать автограф. Девочку по-настоящему волновали только две вещи: когда ее новая грудь перестанет болеть и как к этому нежному и дорогому приобретению отнесется ее парень, с которым отношения начали заходить в тупик.

Флейтистка заиграла вторую часть. Во время ее исполнения начали переговариваться дамы в повязках. Они ничего не понимали в музыке и решили, что уже достаточно долго просидели молча, отдавая долг вежливости. Им захотелось поговорить. И только китаянка оставалась невозмутимой и бесстрастной, с полулунными марлевыми повязками на обоих глазах, и окружающим было непонятно, видит ли она что-нибудь сквозь узенькие щелочки марлевых жалюзи или сидит, как слепая.

Третья часть была наиболее известной публике – ввиду частого исполнения по радио и на концертах. Она проходила в быстром темпе. Флейта уже не звучала пронзительно-распевно, как раньше, а хулигански подсвистывала и взвизгивала в виртуозных пассажах. Пернатые обитатели высокой клетки при этих звуках еще более оживились. Некоторые даже отважились подпевать, поднимая кверху маленькие разноцветные головки и вытягивая горлышки. Затейливое чириканье очень развеселило слушателей. Шоумен, несколько разочарованный тем, что никто сразу не узнал его, первым подал громкую и, как он считал, остроумную реплику.