Ирина Степановская - Круговая подтяжка

Чтобы не накликать на себя Юлин гнев, он усилием воли заставил себя перестать думать о ней, как это рекомендуют психологи, и положил перед собой анатомический атлас. Суп был горячий, ему приходилось ждать или медленно дуть на ложку. Чтобы не капнуть на глянцевые страницы, Азарцев уселся боком и косящим глазом стал напоминать одну из своих любимых птиц. Однако избежать разговора с бывшей супругой оказалось невозможно. Обеспокоенная отсутствием Азарцева в буфетной, она стала искать его по всем помещениям.

– А ты почему тут сидишь в пижамных штанах? – удивилась Юлия, обнаружив Азарцева в кабинете, и глаза ее сузились, хищно высматривая добычу.

– Дай поесть, я есть хочу, – промычал Азарцев, делая вид, что не придает никакого значения ее вопросу, и демонстративно наклонился над тарелкой.

– Я думала, ты меня отвезешь, – сказала Юлия и приняла самый выигрышный вид.

– Поезжай сама. Я еще тут повожусь. – Азарцев с сожалением посмотрел, что тарелка пуста. – Эта больная с синими волосами капризничает. Что-то, говорит, плохо себя чувствует. С учетом всех ее жалоб и хронических болезней к ней надо быть повнимательнее. Я даже попросил остаться со мной анестезиолога. На всякий случай.

– А он зачем? – удивилась Юля.

– Мало ли что… – уклончиво ответил Азарцев. – Он может оказать помощь и как терапевт…

– А кто ему будет платить?

Азарцев сделал обиженное лицо.

– Да ладно, заплатишь из резервного фонда. Не могу же я после операций всю ночь тут один кувыркаться.

– Ну ладно. – Юля отправилась собираться домой. Проходя мимо операционной, она заметила, что там все еще горит свет.

– А вы здесь что делаете?

– Шовный материал разбираю. – Лидия Ивановна, любимая операционная сестра Азарцева, тоже ждала команды, чтобы начать готовить операционный стол и инструменты для новой операции. «Девочку с вами внепланово соперируем?» – попросил ее Азарцев. «Да, господи боже мой, с вами хоть девочек, хоть мальчиков…» – с готовностью ответила она.

Лидия Ивановна специально приезжала из города в операционные и предоперационные дни, потому что работала с Азарцевым уже почти пятнадцать лет и научилась понимать своего доктора с полуслова. Она почувствовала, что не следует откровенничать с Юлией. Бывшую жену Азарцева она знала тоже с давних времен и не любила ее.

– Вот, Владимир Сергеевич велел разобрать! – Лида показала подбородком на банки.

– К чему такая срочность? Следующие операционные дни еще не скоро. Идите домой, – милостливо разрешила Юлия.

– Мне директор велел разобрать – я и разбираю! Что же мне потом специально приезжать из города время тратить? – заворчала сестра.

– Ну, если директор велел… – Юлия вышла из комнаты. «Подожди, дорогая! Скоро вообще не будешь из города приезжать. Ты у нас не одна такая опытная на примете…»

Юлия с силой, совершенно не обязательной, хлопнула дверцей своего «Пежо» и поехала со двора. Настроение у нее было испорчено. Охранник задвинул за ней металлические ворота и с облегчением вздохнул. Весь персонал так вздыхал, когда Юлия Леонидовна покидала территорию клиники.

Юлия уехала, но работа продолжалась. Большой дом был не единственным освещенным местом на территории клиники. Светились окна и бывшей родительской дачи Азарцева – там уже несколько дней вовсю работал гинекологический блок. С таким именно названием эта структурная единица значилась во всех документах. Перед отъездом Юля зашла и туда.

В бывшей детской на двух белых медицинских кроватях расположились две девушки – темноволосая и блондинка. Первая беспрестанно разговаривала по телефону, вторая молча рассматривала картинки в иллюстрированном журнале. Больших животов у них не было, и они производили впечатление скорее не пациенток предродовой, чем по сути являлась эта комната, а скучающих дам в каком-нибудь санатории. Сходство с пансионатом усиливали белый шкаф для одежды, маленький телевизор на передвижной подставке и стеклянная ваза, правда, без цветов. Бывшая спальня родителей Азарцева была превращена в родовую. Над двумя специальными столами горели кварцевые лампы, было пусто. В бывшей кладовке, с высоко расположенным окном, скучала акушерка. А доктор, хороший приятель Юлии и Азарцева Борис Ливенсон, сидел сейчас на бывшей кухне и, помешивая ложечкой в чашке с кофе немецкий заменитель сахара, читал газету.

– Да… – наконец, сказал он, отправив газету в контейнер для мусора и зевнув. – Верно писал Булгаков: «Не читайте за обедом советских газет!» А уж на работе их читать – значит быть врагом самому себе.

– Рожаешь? – спросила Юля, заглянув сначала в предродовую, а потом к нему.

– Еще не скоро! – ответил он. – Часов шесть-восемь нам тут еще прохлаждаться. Володька-то не ушел?

– Здесь еще. Остался больную наблюдать. Хочешь – зайди к нему. А я уже все, еду баиньки. Устала сегодня как черт!

Юля уехала. Акушерка вошла в предродовую с двумя шприцами и двумя почкообразными тазиками.

– Перевертывайтесь на животики, девушки. Каждой – укольчик! После укольчика – поблюете в тазики.

– А по-другому как-нибудь нельзя? – На лице брюнетки появился испуг.

– Можно, – с готовностью отозвалась акушерка. – Можно уйти и выносить беременность до положенного срока. Как девять месяцев отходишь – сама родишь, без лекарства и без тазика!

Блондинка между тем задумчиво растирала место укола. Вдруг лицо ее исказилось, к горлу подступила судорога, и она замычала, выкатив глаза, и стала бессмысленно размахивать руками. Акушерка ловко повернула ее на бок, вставила ей в руки тазик, легонько похлопала по спине. Тут действие лекарства догнало и брюнетку, и она, согнувшись пополам, тоже надолго припала к тазику.

Акушерка выдала каждой салфетки – вытирать лицо.

– Терпите, девушки! Бог вам в помощь! Через час снова приду укольчики делать!

Борис, определив по доносящимся из предродовой звукам, что процесс пошел, поморщился, поправил на носу модные очки и предупредил акушерку, чтобы она бдила. Он не любил эту сторону своей работы, поэтому вышел на посыпанную желтым песком дорожку и направился к большому дому, надеясь найти там у своего друга Володьки тишину, покой и понимание. Он предпочитал не вызывать искусственные роды, а принимать настоящие. И даже самые драматические ситуации, требовавшие от него большого напряжения воли, знаний и сил, с лихвой компенсировались потом удовлетворением от крика новорожденного младенца. Он хотел поговорить об этом с Азарцевым, но тому некогда было пускаться в долгие разговоры. Как полководец, готовящийся к решительной битве, насвистывая, Азарцев расхаживал по предбаннику операционной с уже помытыми руками, в рубашке с открытым воротом и хлопчатобумажных штанах, ожидая, когда анестезиолог сделает свое дело и больная заснет. Больной этой была Ника. Молоденькая медсестричка ввела ее в операционную.