Наталья Земскова - Детородный возраст

– Прекрасно, я заеду, скажите адрес.

Немного подумав, она предложила:

– Встретимся у метро «Парк Победы».

– Отлично.

– Только, Сергей Леонидович, давайте договоримся сразу: я пробуду столько, сколько сочту нужным, и вы не станете меня удерживать, идет? Ни вы, ни ваши гости.

Кириллов рассмеялся:

– Вы сказали это как учительница.

– Я и гожусь вам в учительницы. Были же вы моим интерном.

Он рассмеялся снова.

– Еще неизвестно, кто кому во что годится… Ну, что касается гостей, то их не будет. И, разумеется, вы вольны встать и уйти в любое время.

– А почему гостей не будет?

– Да ну их, не хочу. Совсем забыл, – Кириллов легко спрыгнул в сад, вытащил спрятанный в кустах букет хризантем, перемахнул обратно и протянул его Маргарите Вениаминовне, – это вам.

– Где вы их взяли ночью?

– Купил, стащил… Неважно. Вам нравится?

– Какой тревожащий аромат. Всегда это подозревала, а поняла сейчас. Как странно.

– Я не разбираюсь. Так нравится?

– Конечно.

Немного помолчали. Цветы в руках словно обязывали к чему-то, и Реутова заговорила первой:

– В мае здесь так поют соловьи, что я нарочно беру дежурства, чтобы послушать. Они поют на заре, вечерней и утренней. Всегда немного – от силы час. В одиннадцать вечера и в половине пятого утра. И тогда все остальные птицы молчат. Сначала наступает тишина, как перед концертом, и они начинают. Потом снова пауза, соловьи замолкают, и тогда вступают все остальные. Май – начало июня – и всё, опять до следующего мая. Впечатление потрясающее, если слушать внимательно. После этого долго приходишь в себя. Идите, вы устали. Поздно…

– Рано. Дайте номер вашего мобильного.

– Не дам.

– Хорошо, не давайте. Завтра, то есть уже сегодня, четверг. В пятницу я позвоню в ординаторскую. Не скучайте. Ой, смотрите, смотрите – летучая мышь.

Реутова вгляделась и увидела на его левом плече довольно большую летучую мышь, которая замерла, как изваяние, вцепившись в рукав рубашки всеми лапками.

– Здесь пропасть летучих мышей. Однако как ухватилась…

Кириллов быстро снял рубашку, чтобы стряхнуть мышь, и Реутова, смутившись, отвернулась. Он заметил. Вот тут-то их Гончарова и застукала. Пришлось срочно выпроваживать его через черный ход. Интересно: поняла она или нет? Да если и поняла… в конце концов, он же врач, вот, зашел по делам. В четыре часа ночи? Кошмар – так влипнуть. И хризантемы…

Зазвонил телефон. Валера. Сейчас заедет, чтобы ее забрать, – сегодня пятница, пробки, и она без машины. Пусть заезжает: она всё закончила.

Ей нравилось, когда муж забирал ее с работы. Выходил из машины, шел через больничный сад, ждал у дверей, и потом они медленно брели назад. Они так ладно смотрелись вместе, что это всегда вызывало и зависть, и радостное любование. Рядом с Валерой она не чувствовала возраста и знала, что он ее видит не такой, какая она сейчас, а такой, какой увидел впервые. Увидел, создал в голове файл «Рита» и отныне воспринимал только так. Он ей об этом как-то говорил, да она и сама это чувствовала. Несмотря на то что они были ровесниками, Валера выглядел старше, как все поджарые мужчины, и смотрелись они всегда гармонично, будто пригнанные друг к другу. Не то что с Кирилловым: племянник и тетка.

В вазе стояли вчерашние хризантемы. Хотела забрать их с собой – она всегда забирала цветы, – но потом передумала: не надо нести отношения с Кирилловым в дом. Отношения… Значит, они уже существуют и заставляют с ними считаться.

Муж собрался в Москву – дня на два, как раз на выходные, что-то там нужно для выставки, предлагал ехать вместе, но она отказалась, сославшись на усталость. Так на усталость или на Кириллова?

На усталость, разумеется, на усталость – при чем здесь Кириллов? Ну сходит она, раз обещала, часок посидит и уйдет. Не ухаживает же он в самом деле? Так, озорство.

Она быстро спустилась по центральной лестнице и почти у самых дверей столкнулась с мужем.

– Привет. – Он бегло поцеловал, еле заметно улыбнувшись и скользнув по ней одобрительным взглядом: – Чего-то я не помню это платье…

– Прошлым летом покупала. Всё, надо отдыхать. Так невозможно.

– Ну, выставлюсь, тогда.

– А куда поедем?

– Не знаю, надо думать. Как дела?

Она помолчала, раздумывая, рассказать ли о том, что случилось. Прежде она такие вещи рассказывала с порога, но вот уже лет пять, как перестала: не стоит близких нагружать.

Раньше она и подругам о чем-то всё время рассказывала, теперь же – почти ничего. Жаловаться не хочется и неудобно, хвастаться – неприлично. Да дело даже не в этом. Раньше всё время хотелось делиться, вместе переживать свое и чужое. Сейчас – расхотелось, жалко сил и – бесполезно.

– Ты меня чем-то накормишь? Голодный как собака.

– Спрашиваешь так, будто я тебя кормлю раз в неделю. Заедем только зелени купить и фруктов. Как выставка?

– Ничего не готово. Сегодня весь день носился с каталогом – представь, они не успевают. Идиоты… Приедут из Голландии, из Швеции, приедет Генрих – каталога нет. На кой тогда и выставка.

– Отдай в другое издательство – сейчас их тьма.

– Тьма мелких типографий. А тех, кто соблюдает все ступени технологического процесса, единицы. Напечатают – свои работы не узнаешь.

– Пора заводить пресс-секретаря – не всё же самому-то бегать.

– Тогда я еще буду бегать и за пресс-секретарем. Уж лучше сам. Слушай, а может, ты пойдешь ко мне секретарем?

– По совместительству?

– Нет уж, голубушка, на ставку.

– И сколько ты положишь?

– Вот так всегда. До чего все бабы меркантильны!

– Это ты меня бабой назвал?

– Ну, извини…

– Я задала вопрос по существу: какой оклад? А ты грубишь.

– Да не грублю. На какой бы ты пошла?

– Надо подумать.

– Давай-давай, подумай. Да я серьезно, Рита. Сколько можно? Одни твои дежурства уносят полжизни.

Когда садились в машину, ей показалось, что возле ворот в больничный сад стоит Кириллов, она даже оглянулась еще раз, но там уже никого не было. Наверное, все-таки показалось.

Она порадовалась, что муж рядом, и оценила привычный душевный комфорт: не надо думать, что сказать и как сказать, что делать и чего не делать. Она не хочет ребусов, загадок, не хочет бродить в лабиринте отношений, предпочитая знакомый маршрут, где всё известно наизусть. А Кириллову подавай американские горки: ну что ты хочешь – возраст.

– А может, мы в ресторанчик сходим? Давно не ходили.

– Сходим, сходим… Только не сейчас. И не завтра. Я завтра уезжаю.

Муж ресторанов терпеть не мог, для таких походов нужна была причина. Иногда, после продолжительных уговоров, соглашался, они шли куда-нибудь посидеть, и он всегда удивлялся:

– А знаешь, здесь ничего, ничего… Ты довольна?