Илья Стогоff - Рич & Бьюти. История мира в 9 найт-клабах

И при всем при этом, странно, что в тюрьме Джек не оказался раньше. Джонсон нарушил все табу тогдашнего американского общества. Он был черный, но при этом не забитый и робкий, а наглый и успешный. Когда офицер полиции как-то остановил его за превышение скорости и выписал штраф на пятьдесят долларов, Джек протянул ему сто и сказал:

— Сдачи не надо. Скоро этой же дорогой и с той же скоростью я поеду обратно.

Но главным было даже не это, а то, что боксер открыто сожительствовал с белыми женщинами. Для Америки начала ХХ века это было чем-то невиданным. Женат Джонсон был три раза, причем одну из жен отбил у вполне уважаемого белого джентльмена. Во время гастролей по американским городам перед дверью его гостиничного номера выстраивались очереди из красоток. А если чемпион отказывался впустить их внутрь, женщины пробовали вскрыть себе вены прямо в холле отеля.

Подобного поведения тогдашняя Америка простить ему не могла. Двое сенаторов от южных штатов в открытую призывали линчевать зарвавшегося ниггера. Когда репортеры попросили его прокомментировать это заявление, Джонсон сказал, что насколько ему известно, у обоих сенаторов есть молодые дочки, так вот давненько у него что-то не было новеньких цыпочек. Эрекция аж брюки рвет. Тучи над его головой сгущались все сильнее.

Большую часть заработанных на ринге денег Джонсон вложил в моднющий найт-клаб «Де Люкс». Уйдя на пенсию, он собирался сидеть в дверях собственного заведения и радоваться капающим в кассу копеечкам. Клуб располагался в самом сердце Гарлема, и задумывался чемпионом, как первое в Америке роскошное заведение для негров. Джонсон предполагал проводить там танцы под только что появившуюся модную негритянскую музыку «джаз». Он успел купить помещение, провести внутри ремонт и даже повесить вывеску. Но после этого все-таки был арестован и оказался на нарах.

Обвинение было странным даже для того времени. Женатого Джонсона взяли в машине с белой проституткой и предъявили статью о нарушении супружеской верности. Причем дело явно шло к тому, что впаяют ему лет восемь и уже в тюрьме припомнят все слова о сенаторских дочках. Джонсон понял, что земля начинает гореть у него под ногами.

Жена чемпиона уверяла, что они давно не живут вместе, так что ее супругом Джек считаться и не может. Проститутка дала показание, что пошла с Джеком не за деньги, а по любви и судить за это нельзя. Тем не менее Джонсон с огромным трудом вышел из тюрьмы под залог и в тот же вечер через Мексику бежал в Европу. Клуб «Де Люкс» он по дешевке продал давнему знакомому, гангстеру Оуни Мэддону и в нашей дальнейшей истории больше не появится.

А вот об Оуни сказать пару слов стоит. Тот был фигурой не менее колоритной, чем Джек. Здоровенный рыжий ирландский боров, Оуни вырос в районе с говорящим названием «Адова кухня». Драки квартал на квартал, с детства заточка в кармане. Первый раз он убил человека в четырнадцать лет, а уже к семнадцати стал у себя на районе самым страшным авторитетом.

Крышевание местных магазинов приносило ему до двухсот баксов в день. Для того времени — бешеные бабки. Дважды на Мэддона совершались покушения, один раз врачи с трудом вытащили его с того света. В общем, что тут рассказывать долго? Любой, кто смотрел отечественные сериалы «Бригада» и «Парни из стали», и сам все поймет.

К началу 1920-х Мэддон контролировал почти весь профессиональный бокс НьюЙорка и ближайших штатов. Правда, бизнес ему приходилось вести из камеры в тюрьме Синг-Синг, в которой Оуни отбывал двадцатилетнее заключение. Впрочем, камера была комфортной: мягкий диван, телефонная связь с волей, личный парикмахер и раз в неделю свежая девушка.

Выкупив у боксера Джека Джонсона его недостроенный клуб, Мэддон первым делом сменил заведению название. Теперь клуб назывался «Cotton Club» и ориентировался исключительно на белых клиентов. Оформлен он был так, чтобы посетитель представлял, будто попал на хлопковые плантации американского Юга. Гардероб прятался за тропической растительностью. У стойки бара хихикали красотки-мулаточки (рост не меньше метра семидесяти шести, светлый оттенок кожи обязателен). На сцене раздували щеки негры-трубачи.

Проход в клуб перегораживала красная веревка. Заходить за нее никому не разрешалось. Перед входом в каждый приличный клуб обязательно должна стоять толпа лузеров — тех, кого не пускают внутрь. Построившиеся в очередь обычные люди с несчастным выражением лиц. На их фоне VIP-гости, проходящие внутрь без проблем, чувствуют себя высшей расой.

В середине 1920-х ездить в Гарлем послушать джаз среди состоятельных нью-йоркеров считалось вполне себе престижным досугом. Новая незнакомая музыка только-только добралась до столиц и вызывала нешуточный энтузиазм. В Нью-Йорке на углу 7-й авеню и 132-й стрит находился клуб Connie's Inn, сразу за ним шел Lafayett Theatre, в котором публика была такого плана, что музыканты использовали в качестве медиаторов для гитары остро наточенные ножи, еще севернее — Hoofer's Club, потом Rhythm Club, находившийся на втором этаже ресторана «Тэбб», а потом сразу два клуба: Barbecue и Band Box. Но самым лучшим, самым дорогим, самым опасным и самым желанным был Cotton Club.

Он моментально стал самым модным заведением Нью-Йорка. И оставался таким больше десяти лет. Читая бухгалтерские отчеты, Оуни Мэддон от радости потирал у себя в тюремной камере широченные натруженные ладони.

1920-е годы стали для Америки воистину золотыми денечками. Из дикой окраины цивилизованного мира страна постепенно оформлялась во вполне себе империю. После Первой мировой превращение лягушки в принцессу было в общих чертах завершено. Прежде, говоря о США, люди имели в виду бизонов, индейцев, прерии и отважных пионеров Дикого Запада. А теперь — доллары, доллары и в третий раз доллары.

Великая американская мечта представляла собой всего лишь местный вариант вечной человеческой мечты. Людям всегда хотелось очень простых удовольствий: вместо того чтобы в поте лица добывать себе хлеб, они желали до обеда валяться на диване, а вечером сходить куда-нибудь развлечься. А для этого во все времена существовал единственный способ. Пока ты валяешься на диване, корячиться по поводу хлеба за тебя должен кто-то другой. Кому-то работать, кому-то получать удовольствие — других вариантов просто не существовало.

В Древнем Риме свободные граждане могли сколько угодно нежиться в бане, а вечером ходить на гладиаторские бои, потому обо всем остальном голова должна была болеть у рабов. В Российской империи аристократы танцевали на балах да кушали клубнику, а всю тяжелую работу за них выполняли крепостные крестьяне. Но вот в Америке крепостных не было. Из ситуации янки вышли иным способом.