Ирина Волчок - Тихий омут

— О! О! О! О! — закудахтал полу-Дюжин. Это он так смеялся. — Так для вас, Вера Алексеевна, вся поэзия — это вода, я правильно понимаю?

Петров заржал, Отес вздохнул и внимательно уставился на полу-Дюжина, Мириам Исхаковна радостно заверещала с порога:

— Для Веры Алексеевны всё беда! Она даже буквы не отличает! Русские от нерусских! Представляете, Эдуард Юльевич? Вот где беда! Всем доброго утречка…

При появлении Мириам Отес символически привстал с кресла, но тут же опять сел. Ага, даже у Отеса джентльменство — это вопрос отношений. Петров вообще на Мириам внимания не обратил. Библиотечные девочки подхватились и выскочили из комнаты, сразу за дверью нахально захохотав на два голоса. Полу-Дюжин растерянно похлопал глазами и подозрительно спросил:

— Вы о чем, Мириам Исхаковна? При чем тут буквы какие-то?

— Ой, Мириам Исхаковна, как хорошо, что вы пораньше пришли! — радостно заговорила Вера, чтобы не дать увести разговор от волнующей ее в данный момент темы. — Доброе утро! Вы сегодня прекрасно выглядите! И шарфик так оживляет! Я у одной ведущей по телевизору недавно видела… Последний крик моды. Кстати, о телевидении. Говорят, мать Витосика… в смысле Витольда Кошелькова увольняют с работы. Может, вы какие-нибудь подробности слышали? Вы же с ней дружите все-таки.

Мириам, начавшая было таять от массированного залпа комплиментов, закаменела лицом, нервно уцепилась за шарфик — последний крик, торопливо сгребла со стола конверт с экзаменационными билетами и громко затопала к двери, на ходу холодно обронив:

— С какой стати мне с Кошельковой дружить? Я ее даже не знаю…

Петров хотел что-то сказать, но глянул на Веру и промолчал. Отес встретился с ней взглядом, укоризненно качнул головой, но глаза у него смеялись. Полу-Дюжин напряженно думал, и итог раздумий был написан у него на лице: раз Мириам открещивается от дружбы с Кошельковой, значит, ту действительно увольняют… Следовательно, и все остальное, что говорила Вера, — тоже правда. Ай-я-яй, а он-то собирался сегодня душу отвести на этих дебилах… Хорошо, что вовремя узнал. Но все-таки, какая дура эта Вера Алексеевна! Если бы он первый узнал такую информацию — ни за что никому не сказал бы. Посмотрел бы на этих принципиальных, как они пары высокопоставленным отпрыскам лепили бы… Поразвлекался бы, когда этих принципиальных фэйсом об тэйбл повозили бы в кабинете ректора… Нет, конечно, спасибо Вере Алексеевне за своевременный сигнал, но какая ду-у-ура все-таки!.. Вот примерно так Вера поняла полу-Дюжинские раздумья. Она очень надеялась, что поняла правильно. Все-таки Марго Терентьевне, считай, открытым текстом пообещала. Да и вообще обе группы действительно сильные, хорошие ребята, чего их на съедение полупридуркам отдавать…

Полу-Дюжин сунул в портфель какие-то растрепанные книжки и, рассеянно бормоча на ходу, что уже пора бы и начинать, вышел вслед за Мириам. Отес с Петровым как по команде молча повернулись к Вере.

— Да ладно вам, — недовольно буркнула она. — Чего это вы сразу на меня смотрите? Чуть что — сразу смотреть… Я ничего. Я ему просто намекнула, что в его группе учатся сплошь дети бизнесменов и депутатов. А Лиля Воронцова — племянница губернатора.

— Круто, — одобрительно сказал Петров. — А про Кошелькову зачем?

— Да так, к слову пришлось, — виновато объяснила Вера. — Ч-черт, не надо было, наверное… Ладно, после экзаменов скажу, что слухи о Кошельковой оказались дезинформацией. Но вообще-то славно было бы, если бы он этого Витосика завалил…

— Верочка, вы сегодня не слишком кровожадны? — озабоченно спросил Отес.

— Я сегодня гуманна, как президент всемирной ассоциации защиты животных! Я сегодня гуманней даже самого Петрова! — Вера торжественно подняла правую руку. — Клянусь, что сегодня не зарежу ни одного идиота… Без крайней необходимости. Да сегодня, кажется, и особых идиотов нет. Вот если только Кошельков пересдавать припрется?

— А Кошелькова зарежешь? — с интересом спросил Петров.

Вера задумалась, стоя с поднятой рукой. Действительно, может, стоит с парнем поговорить помягче? Все-таки, бытовую психологию он превзошел… Но даже однокурсники считают, что мозгов у него — как у червяка. Или она просто собирает аргументы в оправдание собственной антипатии? Это нехорошо.

— Там видно будет, — уклончиво сказала она, так ни до чего и не додумавшись, опустила руку и взялась за сумку. — Пойду, пора уже. А вы чего сидите? У вас не с утра, что ли?

— У меня через час заочники, — сказал Петров. — Сильная группа, быстро отобьюсь.

— А у меня уже отпуск, — похвастался Отес. — Бухгалтерия держит. Обещали отпускные с утра отдать, а сами куда-то в банк уехали, что ли… Вот, жду.

— Ой, зави-и-идую, Георгий Платонович! — Вера вспомнила, что и у нее через четыре дня отпуск, и поправилась: — но не очень. Ну, пока.

— Ни пуха — ни пера, — хором сказали Отес и Петров. Они каждый раз перед экзаменами это говорили, как будто она шла сдавать, а не принимать.

— К черту, — как всегда ответила Вера, но совершенно машинально: выходя из деканата, она думала не об экзаменах.

Отпуск! Через четыре дня! Она так ждала этого отпуска, так старательно планировала, деньги копила, мастеров искала, два раза в выходные ездила в Становое, чтобы подготовить бабушкин дом к ремонту, вещи запаковать, мебель укрыть, кое-что по соседям пристроила, кое-что даже к себе увезла… Через неделю в Становое приедут мастера. Значит, ей надо быть там, она с бабами так и договорилась: они без перекуров работают, она готовит им завтрак — обед — ужин и обеспечивает хотя бы минимальные бытовые условия.

Ей надо быть там, а Сашка в больнице… И что теперь делать?

И все время, пока слушала студентов, и даже какие-то вопросы задавала, и даже, кажется, понимала, что ей отвечают, Вера думала только об одном: что теперь делать-то? Ведь и раньше знала, что отпуск, что уедет, что менять планы поздно — от ее планов зависят планы шести человек, шести рабочих баб, по горло занятых собственными проблемами, но все-таки согласившихся ехать в Становое на все время ремонта… И дом уже подготовлен. Все это она знала и раньше, но только сейчас на передний план впервые вылезла мысль: как же она уедет? Сашка-то в больнице!

— У меня все, Вера Алексеевна…

Вера вдруг сообразила, что сидящая перед ней Лена Николаева уже давно ответила на все вопросы билета и пару минут сидит молча, глядя на преподавателя ожидающе и настороженно. И даже, кажется, тревожно. Уж Лене чего бы тревожиться? Отличница, умница, красавица… Предмет знает намного глубже программы.

— Ты что так смотришь? — тоже почему-то насторожилась Вера. — У тебя ничего не случилось?

— Нет… — Лена оглянулась на тех, кто готовился за столами, отодвинутыми подальше от преподавательского, чтобы студенты ответы не подслушивали, и понизила голос: — Я подумала… То есть мне показалось, что у вас что-то случилось.