Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

Расчесывая влажные волосы, Леха вернулся в купе.

– Ну что, давайте знакомиться. Алексей.

– Тамара, – безучастно произнесла она.

– Коньяку выпьем, Тамара?

– Какой вы, однако, предусмотрительный, – она впервые повернулась к нему. – Свежевымытый, напичканный шоколадом и коньяком. И лимон у вас есть?

– Лимона нет, – он беспомощно развел руками.

– Что ж, давайте выпьем…

Пила она медленно, без удовольствия.

– Куда едете? – спросил он.

– Никуда, – не сразу ответила она. – Бегу от мужа… История скучная и, в общем, обыкновенная.

– С офицером?

– С дорожным чемоданом.

– А муж?

– Муж одержим одной идеей – заработать все деньги и отгрохать дом где-нибудь на теплом побережье. Бассейн, зеркальные карпы, голубая норка…

– Не такая уж плохая идея. А вы, разумеется, птица иного полета.

– Какая из меня птица…

– Ну-ну. Еще?

– Можно и еще.

Выпили.

Она сказала:

– Да не смотрите вы все время на часы. Я уже обратила внимание на ваш сногсшибательный «Ориент».

– Грешен: хвастлив. Где-то я вычитал, что у мужчины должны быть безупречными часы, галстук, обувь и зажигалка. У меня в наличии только часы. Приходится подчеркивать.

Часы и вправду были потрясающие: большие, с хрустальным стеклом, каким-то фантастическим светящимся циферблатом.

– А я где-то читала, что мужчина должен пройти войну, любовь и тюрьму. С этим у вас как?

– С этим сложнее.

Он достал сигареты.

– Курите?

– Увы.

– Почему «увы»?

– Потому что когда женщина пьет, курит, да еще разыскивается собственным мужем – к ней уже трудно относиться как к женщине…

– Вы очень этим огорчены?

– Я огорчена тем, что все надо начинать сначала. А я… Я к этому не готова.

В тамбуре было холодно и грязно. Тамара прислонилась к стене, затянулась, прикрыла глаза. У нее была неброская, обманчивая на первый взгляд внешность, но она принадлежала к тому редкому числу женщин, в лица которых можно вглядываться всю жизнь.

– Куда же ты все-таки?

– Действительно никуда. Сойду где-нибудь, устроюсь…

– У тебя что ж, никого нет?

– У-у, – она покачала головой. – В ряду вещей, о которых мечтал мой муж, я оказалась самой доступной.

– Поедем со мной в Москву, – неожиданно предложил Леха. – У меня комната с видом на набережную. Будем чай пить с малиной, на реку смотреть. Ну, еще театр, салют, зоопарк.

– Поедем, – безразлично согласилась она.

Он бросил сигарету, наклонился и поцеловал ее в губы. Можно сказать, символически. Она не оттолкнула его, только спросила:

– Зачем?

– Хотел убедиться в твоей доступности…

– Убедился?

– Пока неясно…

– Тогда разреши, это сделаю я.

Она обняла его, поцеловала долго и пронзительно, как целуют первый и последний раз.

– И что теперь? – задохнувшись, спросил он.

– Теперь мы вернемся в купе, а завтра разойдемся… Каждый на своей станции…

Утром он тронул ее за плечо.

– Тома, вставай, нам скоро выходить.

Она и не спала. Повернулась к нему.

– Ты серьезно?

Он не ответил. Стоя у зеркала, расчесывал влажные волосы.

Тома села на постели, прижав одеяло к груди. Растерянная, верящая и не верящая…

– Я нужна тебе?

Леха сел напротив нее, засмеялся и воткнул свою расческу в ее спутанные волосы.

– Если б ты знала, на кого ты сейчас похожа…

Леха зашел в здание с вывеской «Производственное объединение “Уралзолото”».

– Здорово, Удмурт!

– В отпуск?

– Да, да…

Улыбались, жали руки, были действительно рады друг другу.

– Ну, как вы там, на Крайнем Севере? Задыхаетесь от нехватки витаминов?

– Задыхаемся, но по-прежнему самоотреченно строим социализм с человеческим лицом…

– Это с твоим-то…

– А что, лицо как лицо, – серьезно ответил Леха. – Ему бы еще хоть какое-нибудь выражение придать…

Бухгалтер – молодой парень, Лехин ровесник, – сверяясь по ведомости, набирал на калькуляторе.

– Итого: сто сорок восемь, будем считать, сто пятьдесят трудодней. По червонцу на день – тысяча пятьсот рублей. – Две с половиной, – с нажимом сказал Леха.

– Паниковский, зачем вам деньги – у вас же нет вкуса.

– Это у тебя нет вкуса, если ты считаешь, что старатель может прожить на полторы штуки в месяц.

– Ладно, уговорил. Две.

– Ладно.

Хлопнули по рукам.

– Чего ты в отпуск-то? – отсчитывая деньги, спросил бухгалтер. – Вроде не сезон.

– Устал, – односложно ответил Леха.

– Устал… Сейчас самая работа – не бей лежачего.

– Устают по-разному, Эдик…

Бухгалтер внимательно посмотрел на него.

– Добавить тебе еще полштуки?

– Добавь.

Пробивались в вечернем небе габаритные огни самолета. Дремали пассажиры. По проходу, настойчиво предлагая воду и леденцы, шла длинноногая хозяйка салона.

Тома спала, положив Лехе голову на плечо, и в том, как невесомо прислонилась она к нему, во всей ее угловатой позе ощущались неуверенность и настороженность. Темно-фиолетовые облака лежали за окнами иллюминаторов.

Леха что-то записывал в блокнот, перечеркивал, записывал вновь. Мучительно тяжело давались слова.

«Душа обязана трудиться: и день и ночь, и день и ночь…»

Она и трудилась: с восьми утра до восьми вечера, промывая ненавистный золотой песок, стиралась, мылась, тайком пила водку, нарушая непреложный сухой закон, ложилась спать. И не могла растратить себя даже на письмо – потому как писать ей, в сущности, было некому.

И теперь ей было необходимо вернуть созерцание и покой с помощью таинственных неподвластных знаков, именуемых словами, и женщины, так неожиданно прибившейся к оскудевшему берегу.

Он вырвал исписанный листок, скомкал, бросил на пол. Повернулся к Томе и осторожно коснулся губами ее волос.

Она улыбнулась скованно.

Ресторан был закрыт на обед. В полумраке застилались чистые скатерти, расставлялись приборы и неизменные таблички «Стол заказан».

Леха постучал. За дверью возникло недовольное лицо швейцара.

– Не видишь: обед.

– Раю позови.

– Какую?

– Любую.

Лицо швейцара приобрело еще более кислый оттенок, но пошел – рискни, не позови официантку.

Показалась Рая. Немолодая, сдобная, жеманная.

– Здравствуй, Лешенька. Где пропадал?

– В командировке.

– Что это за командировки такие по полгода?

– Бывают и такие. Нам бы посидеть.

– Так обед.

– Ну придумай что-нибудь.

Рая на секунду задумалась, поднимая себе цену в глазах Тамары.

– Пойдемте.

Сидели в дальнем углу ресторана. За тяжелыми пыльными гардинами шумела улица Горького. Гремела кухня. Носила и носила заказы Рая.

– А почему мы не пришли вечером? – спросила Тома.

– О, вечером здесь такая свалка: пьяные актеры, мат, дым коромыслом. В общем, праздник жизни, к которому мы не имеем никакого отношения.