Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

– Так вы можете иметь эту жизнь, занимаясь своим прямым делом.

– То есть?

– Публиковаться, ставиться, что там еще…

– Вы уверены, что это кого-то заинтересует?

– Разумеется, если это талантливо.

– А кто определяет меру таланта?

Соседка посмотрела на него жалостливо, как на недоумка.

– Компетентные организации.

Она ушла, считая свою нравственную миссию законченной.

Леха закрыл глаза…

…Туман лежал на реке, острове, тайге, деревне. Покачивался бакен, скрипели уключины. Старик-бакенщик, положив на колени худые, пахнущие рыбой руки, дымил самокруткой, и дым тяжелого табака растворялся в тумане. Пахло прелой травой и хлебом. Потерянно мычали в тумане коровы, разматывалась колодезная цепь, где-то стучал топор.

И сквозь грязное, размытое дождем стекло виднелись законопаченные мхом бревна, старые фотографии на почерневших стенах, выскобленный стеклом стол в паутине изломанных трещин, тяжелая бронзовая лампа на столе, бумага, чернильница, перо…

Двери в редакцию, тяжелые, с фигурными бронзовыми ручками, поддались на удивление легко.

– К кому? – спросили на вахте.

– К Андрианову, – легко соврал Леха.

Он долго плутал по лабиринтам редакции, пока не нашел нужный отдел.

Мужчина в черной рубашке взглянул на него вопросительно.

– Я хотел бы показать два рассказа, – сказал Леха.

– Вы член Союза писателей? – спросил мужчина.

– Нет.

– Тогда вам на шестой этаж к Вере Николаевне.

Леха поднялся на шестой этаж – последний в редакции. Там располагались архивы, фотолаборатории и другие технические отделы. Ничто не говорило о присутствии здесь редакторских служб.

В угловой комнате, заставленной стеллажами, несколько женщин пили чай. Здесь Леха и спросил Веру Николаевну.

– Подождите, – с набитым ртом ответила одна из редактрис, толкая дверь.

Дверь поехала, пронзительно заскрипев, и хлопнула перед носом.

Леха присел у журнального столика с пепельницей, закурил в ожидании.

Наконец отворилась дверь и вышла немолодая литературная дама в спортивном трико, заправленном в резиновые боты. Бросила на столик пачку «Астры» и, сев на свободный стул, произнесла привычно и скучно:

– Я Вера Николаевна. Что у вас?

– Я хотел бы показать два рассказа, – повторил Леха. – Меня переадресовали из отдела литературы.

Вера Николаевна стряхнула с ладоней липкие крошки пирожного, взяла рассказы.

– До этого печатались?

– Немного, – опять соврал Леха.

Она закурила, поднесла к глазам висевшие на цепочке очки. Задерживаясь на каждой странице по несколько секунд, она через две-три минуты положила на стол первый рассказ и через тот же интервал – второй.

– Ну, первый – это вообще какие-то литературные сентенции, во втором, в принципе, неплохое вступление и концовка хорошая, но в середине – явный провал…

– То есть, как я понимаю, – перебил Леха, – печатать вы это не будете?

Вера Николаевна снисходительно улыбнулась, подавляя страдальческую гримасу.

– Вы член Союза писателей?

– Нет.

– Наша газета печатает только членов Союза.

– Зачем же вы взялись читать?

– Я полагала, что вы нуждаетесь в теоретическом разборе.

– Теоретическому разбору я шесть лет подвергался в институте. А потом, как вы собирались все это разбирать, если даже не дали себе труда вчитаться…

– Вы что, молодой человек, оскорблять меня пришли?

– Нет, – голос Лехи зазвенел, – это вы позволяете себе хлопнуть дверью, выйти перед автором в трико и галошах, но это дело привычное. Кто я для вас? Смешно и время тратить.

С Веры Николаевны постепенно слетал литературный лоск.

– Я вас не звала, – взвизгнула она, окончательно теряя в себе редактрису.

На этот визг распахнулась дверь, и несколько любопытных сотрудниц выглянули в коридор.

– Я к вам тоже не на крыльях летел, – устало сказал Леха. – Вершители судеб! Представляю, сколько надежд разбилось о ваши желудки, набитые пирожными…

– Да он просто хам! – взвилась одна из сотрудниц.

Он спускался этажом ниже, к лифту, а вслед ему, стараясь перекричать друг друга, голосили редакторши:

– Писатель!

– Кто его вообще пустил?!

Леха вошел в лифт и, когда закрылись двери, развернулся, коротко и сильно ударил в переборку дверей. Пластиковая стенка треснула, лифт дернулся и остановился.

– Большой литературный бомонд закончен, – сказал он, сел на пол и захохотал.

Вызволили Леху дежурные слесари.

Когда они открыли двери лифта, Леха спал, сидя на полу и положив голову на руки.

– Эй, – позвали его, – приехали.

Леха открыл глаза.

– Как сладко спалось. Впервые за все время.

Он поднялся, вышел из лифта, оглядел сумрачные, недовольные лица слесарей.

– А не карябнуть ли нам по этому поводу? – и, приоткрыв сумку, показал горлышко бутылки. – Медицинский, между прочим…

– А где? – оживились слесари.

Леха огляделся – кругом был мрамор редакции.

– Здесь, – он кивнул на лифт.

– Логично, – согласился один, выуживая из кармана спецовки табличку «Лифт не работает».

– А стакан? – спросил Леха.

– Найдется, – отозвался второй. Он достал пластмассовый походный стаканчик и половинку луковицы. – Мы как раз приняли, пока с тобой канителились.

Повесив на лифт табличку, они зашли внутрь и закрыли двери. Сковырнув пробку, первый слесарь нацедил в стаканчик и протянул Лехе.

– С освобождением.

На дне оставалось немного.

Сидели на полу, курили, по возможности вытянув ноги. Первый слесарь нажал на кнопку, и лифт поднялся еще на этаж.

– Шестой, – сказал он. – Последний.

Леха разлил остатки.

– За шестой этаж, – произнес он.

– Здание невысокое, жаль, – недовольно протянул второй слесарь.

– Жаль, – согласились с ним остальные.

Допили остатки. Леха отставил бутылку в сторону, но второй слесарь прибрал ее, положив в бездонный карман спецовки.

– Двадцать копеек, – заявил он, – не баран чихнул.

– Сколько вы тут получаете? – спросил Леха.

– А! – первый слесарь махнул рукой. – Слезы.

– Поехали со мной на Север, – предложил Леха, – что вы здесь киснете. Зарплата – по штуке чистыми. Баня, бильярд, столовая – ешь не хочу…

– На Севере лифтов нет, – сказал первый.

– А в шахте?

– В шахте есть, – не стал спорить первый.

– Я не поеду, – отказался второй.

– Почему?

– У меня попугай.

– Поедешь с попугаем.

– Он замерзнет.

– Замерзнет? – спросил первый Леху.

Леха кивнул утвердительно.

– Ну, отдай кому-нибудь…

– Не-е… Он у меня один. И я у него один.

– Тогда споем, – предложил первый. – Я начну – вы подпевайте. Я когда-то пел в хоре мальчиков…

– Мальчик! – заржал второй.

– «Выхожу один я на дорогу, – затянул первый – голос у него и в самом деле был, – сквозь туман кремнистый путь лежит…»