Сергей Говорухин - Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

– Блестит…

– Ну, блестит… «Ночь тиха…»

– «Пустыня внемлет богу…» – подхватил второй.

– «И звезда с звездою говорит…» – присоединился Леха.

Пели пьяно, навзрыд – все трое.

Леха валялся на кровати в куртке, кепке, брюках, одном ботинке. Тома, укутавшись в платок, ходила по комнате, не решаясь разбудить его.

– Леш, Алеша… – наконец, позвала она.

– У-у, – промычал Леха.

– Проснись, милый, а…

– Отвяжись, Том…

– Звонил Митя…

– Какой еще Митя?

– Женин муж. Ты оставлял телефон.

– Ну?

– Женя отравилась.

Леха приподнялся, сел на кровати, стянул с головы кепку, запустил в угол.

– Ты что, Том?

Она смотрела на него печально.

– Она жива, слава Богу. Не надо бы тебе пить, Леш…

– Ну что ты, Жень?..

В больничном халате не по размеру, сдавшая, неприбранная, с темными провалами под глазами Женька была похожа на подстреленного галчонка.

– Что, Леш? Устроила спектакль? Знала, что все обойдется? Знала… Участия захотелось, нежности… Я теперь свободна. Перейду на бублики, заберу сына.

– Я вам буду стипендию высылать.

– Милый ты мой Комарик… Когда ты рядом – мне спокойно. В тебе есть надежность… Я некрасивая?

– Красивая, – он поцеловал ее волосы. – Хочешь, я тебе с Севера мужика привезу дремучего, непорочного?

– Нет, – сказала Женька серьезно, – я теперь работать буду. Сяду за стол и буду работать, работать… Я же способная?

– Ты умница.

– Умница…

Она шла по больничному вестибюлю к дверям, замазанным пожелтевшей краской. Обернулась – худая, угловатая.

– Я красивая, я умница, у меня все впереди, правда?

– Правда, – Леха неуверенно пожал плечами.

– У нас все впереди, да?

– Да.

– Сейчас меня поглотят эти двери, и теперь мы встретимся, когда что-нибудь будет позади. Ведь будет же?

– Будет, – как завороженный ответил Леха.

– Прощай, Комарик.

– Прощай, Женька.

Вновь пробивались в вечернем небе габаритные огни самолета. Под крылом темнело и волновалось ночное море. Леха смотрел в иллюминатор.

…Жизнь действительно дается один раз. Какие уж тут шутки. Говорят, после смерти мы повисаем каплями в бесконечных глубинах мироздания и тяготимся своими грехами. Высшая субстанция природы, человек – обречен на вечные муки и одиночество. Смерть не приносит нам ни покоя, ни отдохновения. Жизнь – тем более. Самое страшное, что рядом с тобой висят миллионы таких же капель, и ты не знаешь, кто они. Может, рядом твоя мать, единственная женщина… Мама, мама… Помнишь, как я читал тебе, помнишь?..

«Но вот приходит день и час, когда твоя мать надевает очки. Это очень трудно, потому что отныне тебе все придется решать самому.

Еще вчера она раскатывала тесто на кухне, ты вошел и залюбовался ее нежными и сильными руками, ее прямой спиной, собранными в пучок волосами, в которых до сих пор не замечал седины.

Но вот она надевает очки, обыкновенные, как у всех, и читает на веранде под бронзовым абажуром, перевязанная крест-накрест теплым платком. Все так и было не раз, но сегодня тебя охватывает особое волнение, хочется плакать, ты часто куришь, выходишь, неслышно прикрывая дверь, возвращаешься и смотришь на мать – сзади, сбоку, украдкой, будто невзначай.

За окнами темно, идет дождь, слышно, как ветер перебирает листья в саду и падают на землю тяжелые яблоки.

А в тебе что-то случилось, ты хочешь подойти к матери, обнять ее, сказать: “Не волнуйся, мама, я здесь, твой сын, я не оставлю тебя”.

Но вместо этого выходишь в сад и, подставив лицо дождю, сглатывая тяжелые, непривычно солоноватые капли, как никогда отчетливо понимаешь, что наконец стал взрослым».

Я читал вслух, чтобы лишний раз не видеть, как ты надеваешь очки и терпеливо разбираешь мой адский почерк. Ты ничего не сказала тогда, улыбнулась мягко и печально, как могла улыбаться только ты, и вышла в сад. Через год тебя не стало. Милая моя, единственная, где ты сейчас?

– Ты, Комаров, конечно, считал себя умнее всех?

Капитан – начальник паспортного стола с «противотанковой рожей», как про себя окрестил его Леха, – перебирая документы, философски-издевательски поглядывал на Леху.

– А в чем дело? – занервничал Леха.

– Справочка пришла с твоего прежнего места жительства, – капитан наконец нашел справку, – о том, что ты, Комаров Алексей Юрьевич, был осужден по статье 206, части 2 УК РСФСР таким-то судом, на столько-то и так далее…

– Там еще пометка должна быть, товарищ капитан, что тогда-то, таким-то судом судимость снята и так далее, – принимая тон, сказал Леха.

– И что сия пометка означает?

– Что я такой же, как все, уравненный в правах советский человек.

Капитан достал портсигар, закурил.

– Так вот, – помедлив, обронил он, – свои права человека ты убедительно сможешь доказать по прежнему месту жительства, куда, я думаю, недели через две и отправишься.

– То есть?..

– То есть разрешение на продление прописки ты не получишь.

– Но почему?

– Нам в Москве своих судимых хватает.

– А если я добьюсь?

– Это дело, – по-отечески напутствовал капитан, – как добьешься – приходи, поделись опытом. Я, вероятно, к тому времени уже полковником буду.

Леха помолчал.

– Можно бумагу? – попросил он.

Капитан протянул листок, ручку.

Леха подумал, нарисовал вопросительный знак и вернул листок.

Капитан оценивающе посмотрел на него, подумал и подрисовал под вопросительным знаком цифру «200». Показал издалека.

Леха поднялся.

– В пятницу я до восьми, – предупредил капитан.

В пятницу Леха ждал в приемной начальника паспортного стола.

– А, Комаров, – ободряюще улыбнулся капитан, – заходи. Как настроение?

– Приподнятое.

– Не отпускает Москва?

– Не отпускает.

Капитан выдвинул нижний ящик стола, кивнул: сюда.

– Во вторник явишься к паспортистке – все будет в ажуре.

Леха обогнул стол, оказавшись сбоку от капитана, достал конверт…

Складочка – полная, розоватая под тщательно выбритым затылком, аккуратненькая такая складочка, до отвращения, до рвоты – доконала его.

Еще не отдавая отчета своим действиям, он неожиданно переместился, схватил капитана правой рукой за шею, а левой взял в удушающий замок – так, как когда-то учили его в школе высшего спортивного мастерства. Капитан побагровел, замычал, задыхаясь, открыл рот… Руки беспомощно скользили по Лехиным пальцам… Леха ослабил захват, скомкал конверт и затолкал его в рот капитану.

– Ты прописку эту в ж… себе засунь, сука, – на срывающемся дыхании прошептал он.

И обернувшись в дверях, добавил:

– Не зови никого – стыда не оберешься…

…Участок затерялся в тайге, на берегу стремительной горной реки. Несколько срубов, радиостанция с мачтой, мастерские, приемный пункт драгметалла.