Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, где здесь Красный уголок?

Она идёт и говорит:

— Какой Красный уголок?

Я говорю:

— Ну это ещё зовут «бомбоубежище», ведь «воздушная тревога», надо туда идти, а я не знаю, где?

Все останавливаются, здесь много людей, они стоят, молчат и смотрят наверх. Женщина останавливается и говорит:

— Здесь нет «бомбоубежища» и нет «воздушной тревоги»!

— А что же тогда так громко воет? — спрашиваю.

— Это «гудок», конец работы, чтобы все домой шли, — говорит женщина и поднимает голову.

— Здесь никогда нет «воздушной тревоги»? — спрашиваю.

— Никогда, — говорит женщина.

Я тоже поднимаю голову и вижу — все люди, их много, стоят около высокого столба, а на столбе, наверху, что-то чёрное, совсем другое. И вдруг, наверное, из этого чёрного, громкий-громкий голос говорит: «От Советского информбюро…» Я этот голос знаю, он у нас дома в Москве говорил из Папиного ящика, я его помню. Голос говорит: «Наши войска оставили…» И я вдруг так быстро и так сильно думаю, раньше этого в голове не было и вдруг сразу оказалось: мы Анночку оставили одну! Она думает, что это «воздушная тревога», думает, что её оставили одну, сидит на сундуке и плачет! Я поворачиваюсь и быстро иду, потом бегу — дом близко, я прибежала, вбегаю в квартиру, хорошо дверь на лестницу не заперта, вбегаю в нашу комнату… Анночки на сундуке нет! Но в комнате только сундук и корзинка с чемоданами. А где же она?! Я говорю:

— Анночка!

Не отвечает. Я не понимаю, куда она делась? Кричу:

— Ан-ноч-ка! — И слышу какой-то непонятный звук — то ли стон, то ли писк, но, где он, я не понимаю. Тогда я говорю, как Мамочка, негромко, но очень понятно: — Анночка!

И слышу, и понимаю: этот звук — из-за сундука. Я быстро залезаю на сундук, ползу к стене, заглядываю за сундук — я думала, что там совсем нет места, а там Анночка лежит! Мне становится жарко и немножко кажется, что сундук может Анночку задавить. И я говорю ей как будто весело:

— Анночка, я тебя сейчас вытащу!

Она лежит боком, ничего не говорит, только стонет. Я упираюсь головой в стену, дотягиваюсь одной рукой до её плеча и тащу наверх, но она не тащится — у меня одной рукой силы не хватает, а вторую руку я туда вместе с первой засунуть не могу! Я свою руку вынимаю и говорю:

— Вытащу тебя, сейчас обязательно вытащу! — Надо скорее, думаю, быстро слезаю с сундука, бегу вокруг него и кричу: — Сейчас я тебя вы-та-щу! — Сажусь на колени около стенки и другого конца сундука — вижу Анночкины ноги. Между сундуком и стеной тут места больше, я туда голову засовываю, плечи сжимаю, хватаю её двумя руками за ноги и тащу. И она тащится, я ползу по полу назад, тащу её и вытаскиваю!

Мы сидим с ней на полу, Анночка плачет. Я говорю:

— Ну не плачь, всё же хорошо!

У неё такие большие слёзы, но и глаза очень большие.

— Была «воздушная тревога», — она плачет и плачет, — все ушли в Красный уголок, а меня оставили!

— Никакой «воздушной тревоги» здесь нет! — говорю.

— А что же тогда выло?! — Анночка удивляется и почти не плачет.

— Это называется «гудок», он воет, чтобы люди шли домой просто так.

— Да-а? — Анночка так сильно удивляется, что у неё брови поднимаются и залезают под волосы, она так всегда удивляется.

— Да! — говорю. — А как ты за сундук свалилась?

— Я сидела на сундуке, и завыла «воздушная тревога», — говорит Анночка. — Я заплакала, потому что дома никого нет. Пришла кошка и села, где ты спала, на сундук. И стала ко мне подходить, а я её боюсь!

— Ты боишься кошку? — Я удивляюсь, потому что кошка мне очень понравилась, я её гладила.

— Да, я боюсь кошку, она стала ко мне подходить, а я стала от неё назад, назад. И свалилась.

— Скоро Бабуся придёт, — говорю, — будем чай пить, а сейчас полезли на сундук, полежим и ногами поболтаем!

— Полезли! — Анночка улыбается, она тоже любит ногами болтать. Я помогаю ей влезть, сама залезаю и думаю: надо за ней теперь всегда-всегда следить, а то с ней может что-нибудь случиться! Надо следить!

Эллочка сидит на корзинке и плачет. Опустила голову и тихо плачет. Анночка сидит на сундуке и тоже плачет. Бабуся с Мамочкой вышли из комнаты. Я сижу на полу около Эллочки, и у меня в груди что-то — тук-тук-тук. Я думаю, что делать, как наказать эту чертовку Маленькую Нинку — Бабуся не разрешает нам говорить про чёрта, но мы всё равно называем Маленькую Нинку «чертовкой», когда Бабуси нет. И я придумала, как наказать Маленькую Нинку! Я тогда глажу Эллочку по руке и говорю: «Эллочка, всё будет хорошо!» Она поднимает голову — мне трудно смотреть ей в глаза, потому что я не привыкла, что она плачет, она очень редко плачет, и она вдруг улыбается немножко, и мне кажется, что она на Мамочку стала похожа, улыбается и плачет! Очень трудно смотреть! И я опять говорю: «Эллочка, всё будет хорошо — вот ты увидишь, как я её накажу!» Эллочка опять мне улыбается и опускает голову.

Сегодня днём Маленькая Нинка какую-то гадость сделала и сказала Даше, что это Эллочка сделала. А Эллочка этого, конечно, не делала! А эта чертовка Нинка всегда так — что-нибудь плохое сделает, а потом пищит: это не я, это не я! Она очень глупая, но очень хитрая — я не понимаю, как такая глупая может быть такой хитрой? Она очень хитрая и очень плохая! Вечером Мамочка пришла с работы, её зовёт тётка Нинка, они говорят-разговаривают, Мамочка зовёт Эллочку, и они уходят все в комнату к тётке Нинке. Потом Эллочка приходит, садится на корзинку и плачет. Приходит Бабуся. Она очень грустная, руки к щекам прижала и просит Эллочку:

— Деточка, милая моя деточка, не плачь, личико мое ненаглядное!

Эллочка тихо говорит:

— Мама мне не поверила и заставила меня извиниться перед тётей Ниной, а я ни в чём не виновата!

Ух, думаю, Нинка-чертовка, завтра ты будешь плакать и визжать!

Я открываю глаза — утро. Анночка сидит рядом на сундуке и смотрит на меня. Я спрашиваю:

— Ну что?

Анночка говорит:

— Все ушли.

Я слезаю с сундука, одеваюсь — умываться некогда — и говорю Анночке строго:

— Сиди вот так и никуда не выходи!

— Хорошо! — Анночка немножко думает и спрашивает: — А почему?

— Сейчас в прихожей, — объясняю я, — буду Нинку бить.

— Да-а?! — радуется Анночка.

— Да, — говорю, — сиди и никуда не выходи!

Анночка смеётся и кивает головой. Я тихо выхожу из комнаты, тихо закрываю дверь, тихо подхожу к вешалке около комнаты тётки Нинки, раздвигаю пальто, прижимаюсь к стенке и этими же пальто закрываюсь. Стою и жду! Жду, жду — и вот Даша с Нинкой выходят из комнаты в прихожую. Даша идёт на кухню, а Нинка ходит по прихожей, бормочет что-то. Ей почти три года, но она такая глупая, что с ней даже поговорить ни о чем нельзя.

Я пальто немножко раздвинула и вижу: Даша уже ушла на кухню. Тогда я выбегаю из-за пальто, толкаю Нинку на пол, сажусь на неё и бью её кулаками по плечам, по груди. Она так удивилась, испугалась, что очень тихо скулит и лежит, как будто она кукла. Я бью её изо всех сил, но она толстая, и мне кажется, что ей не больно. Я не знаю, что делать, как побить её посильнее! Двумя руками хватаю её за волосы — они скользкие и их очень мало, но я крепко держу её за волосы и ударяю головой об пол — такой звук сильный получился: БУ-УМ! Она как заорёт! Я обрадовалась — вот как надо бить! И я начинаю стучать её головой об пол: БУМ-БУМ-БУМ! Она визжит и орёт.