Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

Мамочка говорит, что пора садиться в вагон, — вагон такой же красивый, как на нашей Железной дороге. Тётя Витя берёт меня на руки и целует — у неё мокрое лицо, забыла вытереть после умывания, у дяди Зямы щекочется борода. Папа высоко меня поднимает, улыбается и говорит:

— Мар-тыш-ка!

Я тоже ему улыбаюсь!

Мы идём в вагон и садимся — я, Анночка, Эллочка на одну скамейку, Бабуся и Мамочка на другую скамейку, перед нами, а между нами окно, и там стоят Папа, тётя Витя и дядя Зяма. В вагоне много народа — потом со всеми поговорю! И вдруг я очень хочу есть! Говорю:

— Бабуся, очень есть хочется!

Анночке тоже хочется.

— Сейчас, детишки, сейчас покормлю. — Бабуся вынимает из сумки салфетки, кладёт нам с Анночкой на колени, а Эллочка есть не хочет. Бабуся даёт нам яйцо и хлеб, я спрашиваю:

— А чай? — Потому что яйцо без чая проглотить нельзя — оно очень прилипает.

Бабуся расстраивается:

— Не знаю, детишки, будет ли сейчас чай.

Я ем хлеб, откусываю белый кусочек яйца и думаю: все говорят «война-война» — может, из-за этой глупой войны чая не дают?! И хлеб какой-то — не белый и не чёрный. Кусаю жёлтый кусочек от яйца и думаю: надо без чая проглотить! И проглотила. Потом съела всё яйцо и хлеб съела. Но было трудно!

Всё начинает скрипеть и дергаться — всё дёргается, дёргается, трясётся, стучит. Мамочка говорит:

— Девочки, поезд поехал, помашите Папе!

Я смотрю в окно, а там Папа бежит и улыбается. Мы с Анночкой машем ему, Мамочка тоже машет. Папа бежит, бежит, улыбается, ещё быстрее бежит и улыбается — так весело улыбается! И вдруг его нет! Я встаю на скамейку ногами и смотрю в окно — где Папа? — а в окне низко-низко!

— Эллочка, не плачь, Папа скоро приедет, — говорит Мамочка.

— Я не плачу, — сердится Эллочка, — мне соринка в глаз попала!

Я смотрю на Мамочку и не понимаю, почему она сказала, что Эллочка плачет? Зачем ей плакать? Папа бежал в окне такой весёлый, а потом просто не было, где бежать!

Как здесь всё интересно! Очень интересно смотреть в окно, там всё время всё другое: деревья, много деревьев — это лес, поля, маленькие-маленькие домики, коровы, маленькие люди. Мамочка сказала, что они такие же, как мы, только это далеко, и нам кажется, что они маленькие!

Когда мы долго смотрим в окно, Бабушка говорит нам: дети, пойдите погуляйте по вагону. И мы с Анночкой тогда идём, ходим по вагону, разговариваем, когда нас зовут поговорить — а кто-нибудь обязательно позовёт, — потом идём к себе и опять смотрим в окно. Иногда поезд останавливается, и мы с Мамочкой выходим из вагона — это называется «станция», это тоже очень интересно!

А потом паровоз воду набирает — это очень-очень интересно и необыкновенно!

Скоро вечер, и нас будут укладывать спать. Я спрашиваю у Мамочки:

— Можно мы пойдём в конец вагона? Там есть окно, а людей нет, и мы с Анночкой там немножко посмотрим в окно.

— Можно, — говорит Мамочка, — только недолго.

Мы идём в конец вагона и становимся у окна, а там большое, большое поле. Оно просто поле — и никого там нет. Едем-едем мимо поля, и вот я вижу, что посередине поля кто-то стоит — совсем непонятный, это не человек, но непонятно кто. Я разглядываю, разглядываю… этот непонятный вдруг оборачивается и смотрит-смотрит-смотрит своими зелёными глазами мне прямо в глаза! Я вздрагиваю и понимаю — это ВОЛК! Анночка тоже вздрагивает, показывает пальцем на волка и спрашивает:

— А кто это такой?

— Не знаю, — говорю я таким голосом, как будто мне всё равно.

— Это не волк? — спрашивает Анночка, и у неё очень испуганное лицо.

— Волки в лесу живут, — смеюсь я. А сама быстро думаю: он меня заметил, сейчас побежит за поездом, прыгнет к нам в вагон и…

— Пойдём к себе, — говорю Анночке, — Мамочка сказала, чтоб не долго. Пришли к себе. Бабушка сразу Анночке даёт что-то есть, а мне говорит:

— Сейчас, деточка, и тебя покормлю.

Тогда Мамочка говорит:

— Нинуша, сядь со мной.

Я радуюсь — мне так хорошо с Мамочкой! Сажусь рядом с Мамочкой, она меня обнимает одной рукой и спрашивает:

— Ну, что вы там увидели интересного?

Мне стыдно, что я вдруг стала такой трусихой, но всё равно я всё-всё подряд ей рассказываю, правда, очень тихо, чтоб никто не слышал!

— Нет, Нинуша, это не волк, — говорит Мамочка, — волки в полях не сидят, да ещё среди бела дня!

— А кто же тогда на меня посмотрел зелёными глазами? — спрашиваю.

— Это солнце блеснуло, — объясняет Мамочка, — отразилось от чего-то зелёного и блеснуло тебе в глаза.

— А что такое «отразилось»? — удивляюсь я.

— Ты мячик на пол кидаешь — он тебе в руки отскакивает, — говорит Мамочка, — а если ты бросишь на пол его не прямо, так он и отскочит не прямо — поняла?

— Про мячик, — говорю, — поняла, а вот про зелёные глаза — не поняла.

— Хорошо, — смеётся Мамочка, — с этим завтра разберемся! Но в глаза тебе блеснуло солнце — это точно!

Но мне хочется во всем разобраться до конца, и я спрашиваю:

— А кто же тогда в поле был?!

— Женщины работу свою заканчивали, сейчас они её закончат и пойдут домой ужинать и спать, — объясняет Мамочка. — И нам пора спать!

— Ма-моч-ка, — я говорю совсем тихим, тихим шёпотом, — а дверь у нас в вагон заперта?

— Заперта, — отвечает мне Мамочка тоже очень тихо.

— А ключ где? — спрашиваю.

— Ключ у проводницы, — шепчет мне Мамочка в самое ухо, тихо смеётся, обнимает меня и целует.

Бабушка даёт мне есть, я ем и радуюсь: дверь заперта, а ключ-то у проводницы!!!

Мы приехали в «эвакуацию»! Город зовут «Свердловск», а там так темно, что даже Мамочку и Бабусю почти не видно, а только слышно! Мамочка говорит:

— Девочки, идите рядом с нами, не отходите, здесь очень темно.

Я вижу, что Мамочка вся чем-то обвешана, и в руках чемоданы, и Бабуся вся обвешана, и у Эллочки что-то в руках. Я говорю:

— Мамочка, дай мне что-нибудь понести.

Мамочка говорит:

— Здесь всё для тебя тяжелое.

— Я сильная, — говорю, — дай, пожалуйста!

Мамочка даёт мне что-то и говорит:

— Если будет тяжело, сразу мне отдай.

— Хорошо, — говорю.

И тут Анночка просит:

— Мамочка, и мне что-нибудь дай!

Мамочка даёт ей чайник — и мы идём. Я никогда такое тяжелое не носила, сначала в одну сторону вся согнулась, потом взяла в другую руку и в другую согнулась — хорошо, мы медленно идём. Я, наверное, не умею носить, и мне кажется, что со мной сейчас будет что-нибудь неправильное и в руках и в груди! Анночка рядом стонет, я её тихо спрашиваю: «Тяжело?»

— «Тя-же-ло», — говорит Анночка, она ещё маленькая, ей только два с половиной года. Надо что-то придумать, беру двумя руками и толкаю животом и ногами — вот так сразу легче стало!