Юлия Любимова - Фирменные люди

Вечером я набрала номер моей телефонной подружки Вали, чтобы пожаловаться ей на свою горькую судьбу. Валя тут же стала объяснять мне:

– Твоя Ганская применяла на практике то, чему ее научили на курсах делового общения. Ведение трудных переговоров, или presentation skills, искусство презентации, вот как это называется. Главная задача – как можно быстрее расположить к себе собеседника. Говоришь, Ганская вышла из-за своего рабочего стола и села с тобой за круглый столик? Зачем? Ради двухминутного разговора? Просто если бы она осталась на месте, между вами был как бы барьер. Понимаешь? Потом она приняла твою позу: положение тела, рук, головы – это известная хитрость, все психотерапевты так делают, чтобы расположить к себе клиента. И последнее – она говорила только то, что ты хотела услышать, однако не нужно этому верить. Ведь она ни разу не сказала «я», а только «мы-мы-мы». Таким образом, она сняла с себя ответственность и по большому счету ничего лично от себя тебе даже не пообещала. У нее была другая задача: успокоить тебя и завершить поскорее разговор, а не подписывать трудовой контракт.

– Ты думаешь, я это не чувствую? – согласилась я. – Хотели бы – давно бы взяли.

– Ганская эта, понятно, местный царек. Французы и знать не знают, чего она тут выделывает. Она к своим начальникам никого не подпускает, а перед их приездом в Москву наспех стены красит в офисе. Я не права?

– Да, действительно, красит и шампунь для ковров покупает.

– Не волнуйся, проблем у нее множество, и они гораздо серьезнее твоих.

Общий итог был ясен. Главбух переводит стрелки на Францию, Ганская – на финансового директора Кулик. К Кулик мне идти не хочется – дама скользкая до ужаса, она, естественно, переведет все на Ганскую. И круг замкнется.

За год работы во «Франсье» у меня сложились теплые отношения с коллективом, но работа не доставляла удовлетворения из-за тяжкой служебной атмосферы и от осознания того, что ты в «конце паровоза» и вперед тебя никто не собирается пропускать. Даже разного ранга менеджеры то и дело давали понять, что формально я хуже всех.

К финансовому директору Кулик я все же пошла. Мне захотелось подтвердить свои догадки по поводу ее честности.

– Здравствуйте, Карина Мухамедовна, – заглянула я к ней в кабинет. – Можно к вам?

– Добрый день, Юля, – хитровато, по-лисьему отозвалась она.

У голоса Кулик было много оттенков: грудной, визгливый, вкрадчивый, «мамочкин». Прекрасно владея интонацией, она становилась непредсказуемой, разной, умело держала наш «дружный» трудовой коллектив в страхе по старому доброму закону кнута и пряника. Как знать, может быть, других методов управления большим коллективом еще не придумали, а этот работал эффективнее других?

– Карина Мухамедовна, я была вчера у Ган–ской, – начала я, – по поводу постоянного контракта...

– Да-а? – протянула она высоко. – Интересно... – на низких нотах.

– Мне было сказано, что ответ из французского офиса на меня получен положительный, – сказала я. – Они ждут какой-то заявки от вас. – Я посмотрела на нее вопросительно. – И вы знаете, со слов Ганской, HR при приеме на работу обычно руководствуется мнением прямого руководителя.

Мне хотелось, чтобы мой голос прозвучал дружелюбно, но твердо. Мне хотелось обратить на себя внимание.

– Все, что требовалось от нас, мы сделали. – Голос Кулик стал уверенным и чуть зазвенел. – Вы плохо знаете Ганскую. Она же никому не верит, всех подозревает, против каждого у нее камень за пазухой, – глядя на меня в упор, выдала она.

Да, наши начальницы тоже друг друга «уважают»! Я на всякий случай ей поддакнула, было видно, что она этого ждет.

– Теперь мне понятно, почему Ганская со мной в лифте не здоровается.

– Да она и со мной не здоровается, – обрадовалась Карина Мухамедовна, – она ни с кем не здоровается. Мы все для нее – трудные дети, обуза. – Она выдержала театральную паузу. – Я вам очень сочувствую, Юля, очень. Но такой она человек. Я не в состоянии на нее воздействовать. Не понравились вы ей чем-то, и все тут.

– Понятно, что ничего не понятно.

Мне хотелось ей сказать: «Вы бы с Ганской вели себя достойно, раз уж начальницами устроились. Вам ведь в нашей фирме большую зарплату платят не за ум и квалификацию, а за то, что вы берете на себя грех, а власть – это грех, интрижки на сотрудниках отрабатывать, а потом трудовые подвиги совершать во имя спасения бизнеса». Но я промолчала.

– Ну, вы не переживайте. – Карина смягчила голос. – Вика мне сказала – вы хорошо работаете. Вас никто не уволит.

Тут я вспомнила, как прошлым летом мы с братом искали дачу.

Разговорчивая интеллигентная старушка привезла нас в Новый Иерусалим, показывать свое подворье. Нам открылся огромный запущенный, заросший, почти непроходимый участок с покосившимся двухэтажным домиком, собранным из досок от ящиков. Около «особняка» росли штук десять старых яблонь, две березы и огромный дуб, к свету тянулось огромное количество кустовой вишни, малина и ежевика сплелись в живую изгородь и окружили дом. Вся эта буйная растительность цвела и почему-то нам очень понравилась. Может быть, потому, что там можно было спрятаться.

Бабке было восемьдесят два года. В этом доме она провела молодые, самые счастливые годы, с детьми и любящим мужем. Ей был так дорог этот сад, превратившийся в джунгли, что она совершенно искренне твердила:

– Золотые яблоки станете собирать...

Я покорно кивала.

– Юля, а посмотрите, сколько будет вишни. Как она цветет! А орехи! – Она прибивала своей клюкой крепкую крапиву к земле, чтобы можно было обойти вокруг дома. Это было непросто.

Вот так и наша Карина Мухамедовна, как та бабка с клюкой, пыталась мне втолковать: «Орехи будете собирать, Юля, много орехов».

Но тем дачным летом вся зелень неожиданно покрылась паутиной и тлей, вишенки так и остались зелеными, а в конце лета сморщились, мелкие яблочки осыпались раньше времени, испорченные плодожоркой. Даже листья дуба свернулись в трубочки цвета ржавчины. И орехов в лесу я тоже не нашла. «Это все из-за засухи, – сказал мне сосед, – но ваш сад надо в любом случае вырубать, он много лет не обновлялся. Болеет».

Все сотрудники нашей замечательной фирмы тоже были безнадежно больны. Они забыли, да и не хотели вспоминать, что такое душевная теплота, сострадание и обыкновенная человеческая порядочность.

Вечером я уже привычно позвонила Валюше.

– Представляешь? Кулик перевела стрелки обратно на Ганскую, – сказала я. – Я ведь не могу проверить ее почтовый ящик – отправила она за–прос или только собиралась...

– Вот сучка, – разозлилась Валя. – Это ее рук дело. Ясно, что она тебе гадит и не хочет брать в штат, да еще подстилает тебя под Ганскую, как девку с улицы. Эта подлая, лживая тварь чистенькой захотела остаться! Виновата, так скажи: «Да, я сомневаюсь и не хочу подписывать с вами контракт!» По крайней мере это будет честно. Как ты можешь там работать?!