Катя Рубина - Меркурий до востребования

В один прекрасный день Пупель прибыла в мастерскую Севашко и увидела свой рисунок на первом месте. Он гордо висел, всем своим видом демонстрируя мастерство Пупель, ее прилежание в линейном и тональном академическом рисунке.

Севашко сиял, как майский день.

Он объяснил всем, почему именно рисунок Пупели находится на самом почетном месте.

– Пупа продемонстрировала нам, как надо в точности и методичности выполнить именно эту постановку.

Ученики смотрели, кивали. Пупель спокойно стояла среди них и никакой радости не ощущала.

– Теперь, Пупка, можешь рассчитывать не только на утюги, конечно, на академическую мунуминтальную бежево-гризальную живопись тебя не возьмут, но на все остальное можешь смело рассчитывать, можешь спать поспокойнее, – говорил Севашко умиротворенным, довольным голосом.

На бежево-гризальную Пупель никогда и не рассчитывала, честно говоря, ей абсолютно не нравился этот факультет.

Но самое страшное было не в этом.

Самое страшное заключалось в том, что это ей, как это не было грустно, да, ей абсолютно перестал нравиться линейный и тональный академический рисунок. Вот в чем был кошмар и ужас. Она уважала Севашко. Она его, можно сказать, по-своему любила, она понимала, что метода Севашко всесильна, вечна, безупречна, дает результаты, о которых даже нельзя мечтать, применяя какую-нибудь другую методу. Но был в этой чудодейственной методе один недостаток, при всем ее совершенстве, недостаток был.

Мы все учились понемногу в тревогах шумной суеты. Нам дней минувших анекдоты живили юности мечты. Пылай камин, и дум былое вдруг в темноте воскреснет вновь. И это время золотое, и жизнь, где слезы и любовь.

Пупель сидела на диване. Солнце уже зашло, наступили плюшево-голубые сумерки. На небе были наклеены небрежно – оборванные фиолетовые облака. Во дворе лаяла собака, ее лай раздавался раскатистым рокотом. Было ощущение, что собака лает в рупор или в микрофон. Сам лай был довольно ритмичен. Пупель начала прислушиваться. Сначала ей показалось, что собака лает так:

– Кук кав-кезевр гавки-гавкаррр-авсокавщая-савсивня.

Прислушавшись, Пупель поняла, что собака лаяла совсем другое. Та вылаивала конкретную фразу:

– Куда лезешь, гадкий трактор, настоящая свинья!

Пупель с любопытством высунулась в окно и увидела огромный экскаватор, застрявший в воротах, и рядом черную дворнягу. Экскаваторщик и дворняга ругались на чем свет стоит. Экскаваторщик высунулся из кабины и орал на собаку:

– Ты что, мразь, сдохнуть захотела, щас колесом задавлю, идиотка, отвали, тут и так узко, уебывай отсюдова!

Собака вылаивала:

– Тупой урод, сдай назад, припадочный!

Экскаваторщик, видимо, прислушавшись к совету собаки, начал давать назад и благополучно вырулил.

Собака, выдохнув, протявкала:

– Слава богу, дошло до придурка, как такие за руль садятся, представления не имею!

После этой тирады она замолчала, улеглась у ворот, прибрав хвост. Экскаваторщик уехал, на прощание выкрикнув собаке:

– Когда-нибудь тебя переедут, мордожопа злющая!

Собака посмотрела на него с унынием и жалостью и ничего не сказала. Казалось, он ее больше не интересовал.

Пупель еще раз взглянула на всю эту картину, глотнула вонючего дыма, оставшегося от экскаватора, и отошла от окна в изумлении.

– Она пролаяла: «Слава богу, дошло до придурка», – вслух заговорила Пупель. – А кто мне говорил, что животные от людей отличаются тем, что не могут богу молиться?

«Так кто же тебе эту чушь говорил?» – раздался голос из ниоткуда.

Пупель замолчала и начала думать про себя. Думала она примерно так: «Вроде с утра все у меня было нормально, голова не болела, температуры не было, я ничего такого не ела и не пила...»

«А при чем тут еда и питье?» – опять раздался голос.

Теперь Пупель показалось, что кто-то находится сзади. Она резко обернулась.

Никого.

Пупель снова начала думать. Мысли ее проскальзывали отрывками: «Что это? Что это значит? Почему? Откуда? И мысли читает, ну надо же. С чего бы это могло?»

«Да ладно тебе себя мучить», – голос звучал явно.

– А как себя не мучить, если я не понимаю? Сейчас мне кажется, мы с вами уже разговаривали в моем сне, это так?

«Может быть», – ответил голос уклончиво.

– Вы тогда внезапно пропали, и мне стало обидно, все на полдороге оборвалось.

«Но страх прошел, не так ли?»

– Да, – неуверенно проговорила Пупель.

«Тогда почему ты так мнешься?»

– Теперь вместо крестьянина вы ко мне подключились?

«Типа того».

– Интересно! Вы можете когда угодно ко мне подключаться, без моего желания, это называется раздвоение личности или как?

«Этого еще не хватало. Я личность цельная».

– Это я уже начала понимать, но дело в том, что у меня возникают вопросы по поводу цельности моей личности.

«Об этом я ничего пока сказать не могу, мы слишком мало знакомы, чтобы делать такие скоропалительные выводы».

– В прошлую нашу беседу вы не сказали, как вас зовут.

«Не сказал».

– Почему?

«Я не был уверен».

– В чем?

«Что это точно вы».

– А теперь, значит, вы уверены, что это я, и решили продолжить разговор, а обо мне вы, конечно, и не думали. Так вот что я вам скажу. Вы можете сколько угодно рассуждать о том, я это или не я, но меня прошу не беспокоить и в мое жизненное пространство не влезать. До свидания. – Выдохнув эту длинную тираду, Пупель надула губы и села на диван.

«Ни о чем сейчас не буду думать, – решила она. – Просто буду тупо смотреть в потолок, этому назло».

Она принялась окидывать взглядом комнату, пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение или дуновение, а может, скольжение легкой тени или еще чего-нибудь. Ничего неестественного не происходило.

Внезапно раздался телефонный звонок. Пупель вздрогнула. Судорожно схватила трубку в надежде, что перезванивает Магда. Это был Марк.

– Пупа, у тебя как в конторе: звоню час – занято, занято, – Марк всегда начинал именно этой фразой.

Пупель успокоилась, расслабилась и отвечала уже как по всегдашнему маслу:

– Ничего подобного, с Магдой пять минут поболтала, больше никто не звонил, я вообще спала, так что это все бред и лепет.

– Я несколько раз набирал, – упирался Марк.

– Значит, не сильно-то ты дозванивался.

Пупель заранее знала весь сценарий, ей стало скучно.

С Марком она общалась без особой радости, но отвращения он у нее не вызывал. Он вошел в ее жизнь в то время, когда ей было ни до чего, и остался по инерции. Иногда Пупель хотелось сказать ему: «До свидания, зачем это все?» И она даже это говорила время от времени, но потом как-то все рассасывалось. Характер у Марка был такой, он звонил как ни в чем не бывало, и все продолжалось.