Катя Рубина - Меркурий до востребования

Картинки цвета испуганной мыши в дешевых рамках сразу выдают принадлежность художника к секции «Союза Профессиональных Живописных Творителей», а бланжевые мастодонты – творения секции «Союза Объединенных Творцов».

– Но нету слоненка в лесу у меня, слоненка веселого нет , – продолжала декламировать Пупель.

Она остановилась у огромных холстов с изображением чудовищных цветов, то ли ромашки, то ли каллы. Рядом с ней стояла причудливая пара: немолодая женщина с сильно оштукатуренным лицом, тусклыми глазами, в красной широкополой шляпе с бантом, в длинной до полу юбке и мужичок не то в камзоле, не то в рединготе, в тюбетейке на бритой голове и с серьгой в ухе. Дама лепетала:

– Очень мило, очень симпатично, так неожиданно, такой размер.

Мужичок, скептически улыбаясь, изрек:

– Дорогая, ты сама прекрасно понимаешь, что размер – это не самое важное. Сколько лет ты работала натурщицей, навидалась небось всяких размеров.

– Конечно, милый, – засюсюкала женщина. – Я хотела сказать – приятные формы, такой изысканный лаконизм.

Внезапно у Пупель что-то тюкнуло в виске, и она явственно услышала мысль женщины в шляпе.

«Уродец, – подумала тетка. – Размер, размер... Тебе ли об этом говорить, старый сморчок, да я тридцать лет работала натурщицей и ни капли об этом не жалею! Хоть художников приличных повидала, а что: а Барсуков, а Сокойко, а Чундриков, даже Кукаринский и то тебе не чета. Господи, когда привыкаешь ощущать себя молодой красивой женщиной, так трудно отвыкать. Теперь приходится ходить здесь с этим старым напыщенным индюком, рядящимся под пидора! Был бы хоть человек хороший, а то жаба – жабой, жмот – жмотом, тошно смотреть. А гонору... Неужели он сам не понимает, что смешон и убог, ушко проткнул, идиот, когда успел? Или это у него всегда было, остатки бурной молодости, нет, в молодости у нас так не принято было. Тьфу, гадость! Какая шея у него – как у размороженной курицы! На фуршет опоздали, там, поди, одни тарелки пустые остались и минеральная вода, хоть воды попить сходить, что ли?»

– Дорогой, – жеманно произнесла дама. – Пойдем на фуршет, что-то в горле пересохло.

Мужик криво ухмыльнулся, и они отчалили.

Пупель растерянно смотрела им вслед. «Это все Устюгова работа, – думала она, – точно его рук дело, если, конечно, они у него имеются в наличии».

«Конечно, имеются, я же не змея, – как гром среди ясного неба прозвучал голос Устюга.

– Ты здесь? – Пупель даже обрадовалась ему.

«А где же еще? Я придерживаюсь такого принципа: вместе пришли, вместе ушли, вместе вкушаем, хором обсуждаем».

– Какой ужас!!!

«А чего ты хотела?»

– Я думала, что-нибудь... Ну, как это сказать?.. Получу пищу для размышления, удовольствие и всякое такое. А тут такое!

«Да ладно тебе. Вкушение искусства дело специфическое, тут есть разные подходы. Стишки про слоников ты же читала, или тебе охота устроить публичное обсуждение с бурными спорами».

– Стихи про слоников я читала, чтобы себя немного успокоить, привести в равновесие чувства.

«Значит, пора переходить к открытому выступлению, раз чувства уже приведены в надлежащее состояние. Выступать надо спокойно и уверенно».

– Ты смеешься надо мной?

«Отнюдь, просто мне кажется, если что-то накопилось, необходимо выплеснуть».

– Ты серьезно?

«Как никогда».

– И ты думаешь, кого-то заинтересует мое мнение?

«Это совсем неважно. Ты должна высказать все, что думаешь».

«А почему бы действительно и нет?» – подумала Пупель.

«Вот и я говорю, почему бы? – эхом отозвался Устюг. – Пойдем во-он в тот зал, там все скажешь».

Пупель прошла в другой зал, встала в центре, выпрямилась, расправила плечи и произнесла:

– Господа...

«Смелее, – раздался голос Устюга. – Вперед!»

– Душно здесь. Вам так не кажется? Вам не страшно? Вакуум какой-то образовался... Пустота... Вы чувствуете запах? Может быть, так и должно быть? На рынке много фруктов и овощей, и они красивыми рядами уложены на прилавке в безумно дорогих рамах. Все хотят жить или нет? Честно скажите – все в порядке, и давайте не думать, не мечтать. Давайте потихоньку спустимся вниз и не будем ничего вспоминать, просто забудем и условимся, что теперь все только так. Но если мы об этом договоримся, зачем тогда все? Больше ничего не будет, и от этого станет совсем грустно, нет, это не те слова, тогда конец, если не будет, мы дальше не сможем... Трудно начинать, ничего не получится. А если попробовать, одним махом? Только по-честному и чтобы все. Давайте, кто что думает и чувствует, тот то и говорит? Будем стараться, плохое это слово, детское какое-то. А по-другому нельзя. А то одни соленые огурцы и слезы тоже соленые.

Произнеся про слезы, Пупель почувствовала, что глаза ее действительно наполнились слезами, и все в округе помутнело.

– Неужели нельзя было меня подождать, рядом пять минут постоять, – раздался голос Марка.

«Немного сбивчиво, но в целом для первого раза ничего», – произнес Устюг.

– Ты думаешь?

– Я думаю, если мы вместе, то надо держаться друг друга, – Марк был очень раздражен.

– Вместе приходим, вместе уходим, вместе вкушаем, хором обсуждаем, – Пупель улыбнулась сквозь слезы.

– Не надо иронизировать, в этом на самом деле есть своя прелесть.

Голос Устюга перекрыл нытье Марка:

«Так, о речи... Что касается настроя и темы, то все правильно, но форма! Форма совсем убогая: все эти сравнения – огурцы, рынки – слишком в лоб, сплошное резонерство. Ты же пишешь прозу, почему речь такая косноязычная и топорная?»

– Я растерялась.

– Прекрати паясничать, – взорвался Марк.

– Столько народу вокруг, мысли сбились в кучу, я что-то лепетала.

Марк окинул настороженным взглядом Пупель.

– С тобой все в порядке? – задал он классически безразличный вопрос.

«Зато, наверное, легче на душе стало?» – голос Устюга звучал мягко и успокаивающе.

– Да, мне гораздо лучше.

Марку явно не хотелось обсуждать ее самочувствие. Он пропустил последнюю фразу мимо ушей и бодрым голосом начал пересказывать свой разговор с Сусанной.

– Так хорошо все перетёрли. Вся Москва практически уже охвачена моими ангелами. Теперь она хочет попытаться впарить их Симу. Он тут на выставке сейчас тусуется, представляешь, только что в ее галерею заходил. Разминулись буквально на пять минут.

– Это еще кто?

– Есть один деятель. Крупная птица, матерый человечище.

– Редкая, говоришь?

– Не то слово, магнат-меценат. А Сусанна – баба хваткая. Говорит, к нему трудно пробиться, но она ему столько сейчас напела комплиментов, жопу прямо лизала, он вроде был благожелателен, обещал в ее галерею заглянуть и карточку свою дал. Это очень обнадеживает, мало ли, вдруг выстрелит. Типа, попытка не пытка, сейчас на мелкую пластику такой спрос, картинами поднаелись, теперь им скульптурки хочется.