Елена Радова - Сука

– Валяй, – разрешил он.

– Хотелось бы знать, где мне этот сахар хранить – склад-то у меня большой, да там резина. По санитарным нормам не положено.

– Дальше, – выплюнул он, оставив без ответа ее вопрос.

– Дальше – больше. Если я проведу его через магазин и пробью через кассу, то у любого проверяющего возникнет вопрос по поводу суммы дневной выручки. Можно, конечно, этого избежать, если поделить ее на несколько дней или недель, но я же не знаю, планируете ли вы продать сахар оптом или в розницу. Или как?

– Или как. Дальше.

– Лицензии на сахар у нас нет.

– Купите. Что еще?

– Сахар нельзя продавать вместе с автошинами в одном помещении.

– Это кто сказал?

– Об этом в общем-то все знают.

– Дальше.

– Дальше – тишина. Как в одноименном спектакле.

– Меня очень радует твое знание современного сценического искусства.

– А меня-то как радует.

– Не дерзи, – холодно сказал Хованский, снимая ноги со стола.

– Да мне не до этого. Простите.

– Слухай сюда. Первое: с чего ты взяла, что сахар надо где-то хранить? Второе: пробить сумму через кассу мне нужно в один день. Третье: деньги, которые тебе привезут, ты в этот же день сдашь в банк.

– Ничего не понимаю. Пошлите тогда в банк секретаршу свою, скажите день, в который мне нужно пробить чек. Зачем туда-сюда деньги-то таскать, если они в банк все равно попадут? В таком варианте вообще все проще можно сделать – давайте мне накладную на приход каких-нибудь дорогущих комплектов мебели, например. Чтобы потом непонятки все снять. Завезли их и тут же купили.

– Может быть, что-то я действительно от этого сахара абстрагироваться никак не могу. Только деньги в банк отвезешь ты или твой главбух. Никто, кроме нас троих, об этом знать не должен.

– Так деньги ж все равно в банк?

– Безусловно. Но не полностью. Я не обязан тебе объяснять всех нюансов. Это моя сделка. Да, самое главное забыл: четверть наценки – твоя. На нее ты сможешь сумму долга твоего подопечного уменьшить, а оставшуюся – уж крутись сама. Оприходуешь, якобы все от этого проходимца поступило. А еще одну четверть принесешь мне – Хованскому тоже жить надо.

– Угу.

– Согласна?

– Вроде бы да.

– Время на раздумья твои у меня нет.

– Согласна.

Ольга ехала домой и думала о нем. Это же надо было так совпасть их разрыву и кашаевскому «кидку». А вдруг... Да не может быть... Но каков стервец – хотя бы позвонил после стрелки. И она решила заехать к нему: себя проверить – прошло или нет, и на него посмотреть.

Алешина зашла к нему в кабинет, и ее никто не остановил по причине того, что в приемной просто никого не было.

Она рванула дверь на себя, та не поддалась. Тогда Ольга загрохотала по ней кулаком.

Дверь открыл Романов с блудливым выражением лица и какой-то сальной улыбочкой.

– А... Ты?

Отодвинув его в сторону, Ольга прошла в кабинет. В кресле сидела милейшая девица в кожаных шортах и почему-то кепке набекрень.

– Знакомься... это моя новая секретарша – Марина.

– Взамен утраченной Милки? – отрывисто спросила Ольга.

– Ну да, – чопорно и не спеша ответил он. – Людмила на повышение пошла, она теперь в отделе снабжения у меня работает.

– Мне это знакомство ни к чему, – резко ответила она.

– Я пойду, Геннадий Андреевич? – спросила кожаная девица.

– Иди, конечно.

Пока она поднималась и лениво переставляла ноги в направлении двери, они молча смотрели друг на друга. Как только дверь за ней захлопнулась, он завопил:

– Ты что себе позволяешь, а? Хозяйка нашлась...

– А ты мне не указ! – заблажила Ольга. – Я по стрелкам хожу, нервы себе мотаю, думаю, как Женькин долг погасить, принимаю всякие сомнительные предложения от своих учредителей, а ты тут развлекаешься! Как отличнейше ты устроился!

– Да не спал я с ней!

– Только собирался!

– И не собирался!

– А то я тебя не знаю!

– Да не завожу я романов на рабочем месте!

– Но при чем здесь все это – спанье, романы, эта девочка? Я же не спрашиваю, что ты делал с ней при закрытых дверях. И не инспектор по нравственности я! Просто непонятно, почему ты исчез, когда у меня начались все эти неприятности.

– Так ты же сама меня попросила оставить тебя в покое!

– Я попросила, но поинтересоваться, как у меня дела... Просто поинтересоваться, помощь мне твоя на хрен сдалась, можно было?

– Сколько ж можно интересоваться, когда каждый раз тебя недвусмысленно выставляют за дверь? Я не мальчик семнадцатилетний, чтобы так со мной обходиться. Не хочешь быть вместе – твое право. Но бегать за кем-либо я не привык, да и некогда мне, знаешь ли...

Ольга как-то сразу вся сникла, повернулась, ссутулилась и пошла вон.

Семь лет жизни коту под хвост. В ее-то преклонном возрасте... Непозволительная роскошь.

– Во-первых, ты ужасно поправился, во-вторых, шея у тебя стала толстая и кряжистая. Как у быка. Неприятная. Такое ощущение, что голова растет прямо из туловища, – сказала она на прощание, не оглядываясь.

– Я курить бросил, вот и все, – проговорил он в ответ.

– А от моих дневных доз, наверное, померла б и лошадь, – заметила Ольга.

Нет, ну куда все девается? И почему не в силах один человек до конца понять другого? Может, в этом, конечно, высшая мудрость жизни и есть. Но какая-то она чересчур уж неутешительная.

В приемной сидел Кашаев Женёк с гитарой в окружении Ольгиных сослуживцев. Она вошла и, обалдев, так и застыла в дверях. Он еще и пел, цедя сквозь зубы слова:

– Щас припев, давайте все вместе, – лихо призвал Женёк.

Дверной косяк содрогался от сдавленного Ольгиного смеха. Все были так увлечены происходящим, что ее никто не видел. Собственно, сделать это мог только Кашаев, который сидел лицом к ней, но выражение его физиономии было такое отстраненное и одновременно такое мечтательное, что ему было явно не до Ольги. А коллеги ее меж тем грянули хором:

– Лейся песня на просторе! – дурным голосом завопила Ольга. – Что за распевки в моей приемной?

– Шахиня ваша пришла, – прокомментировал Кашаев. – Бесстрашная несгибаемая шахиня... Я вот коллектив развлекаю, тебя ожидая.

– Чего это на «ты»? Мы вроде овец вместе не пасли? Деньги, что ли, принес? – спросила Ольга.