Елена Радова - Сука

– Потому что от тебя идет такое напряжение, что страшно даже.

– Я и сама его чувствую, может, это оттого, что долго у вас не была и просто соскучилась?

– Ладно, отвечать не хочешь. Ответ принят. Только поверь мне, старику, квалификация теряется быстро. Конечно, ты из тех, кто всегда ее восстановить может. Но ведь ты еще божественно ленива. А через это переступить трудно будет.

– Вы ж знаете, я и сломать себя могу.

– Это если над тобой стоит плеть в лице твоего покорного слуги. И приходить стала редко. Случилось что?

Ольге вдруг остро захотелось расплакаться у него на плече. Но это было для нее слишком большой роскошью – свалить на него пакостные свои делишки. Помочь он никак не мог, а немедленно последовавшее по их поводу бурное сочувствие могло бы вконец разрушить его больное сердце. Она уйдет, а он останется со сброшенной ею дрянью на душе. Так нельзя, так нечестно.

– Да все по-старому. Серо, тускло, неинтересно. Никаких фейерверков и премьер.

– Ты, Лёлище, чего-то недоговариваешь, потому что глаза у тебя очень тоскливые.

– Как у всех брошенок. Меня, Александр Тихонович, любимый человек бросил. – Она подумала, что эта информация ему по силам.

– Тот, что с царской фамилией?

– Он самый.

– Ты ни разу его ко мне не приводила.

– Может, оно и к лучшему.

– А ты помнишь, Лёлька, как ты меня учила, когда от меня любимая ушла? Ты говорила, как заученную молитву, монотонным голосом: «Переверните страницу, переверните страницу, переверните страницу»... Вот и переверни. Что там?

– Многоточие. Как в анекдоте про Чапаева и Петьку. На всю новую страницу. А у вас что было?

– У меня все никак не получалось это сделать. Но я честно пытался.

– А потом?

– Я просто научился с этим жить.

– У меня так не получится. Мне нужно, чтобы на той странице был чистый лист.

– Ох и неуемная же ты, Лёлище...

– Может, я еще успею что-нибудь нетленное на том листе написать.

– Да дай-то бог. А ты попробуй пока написать о том, что было. Тоже помогает – на себе испытал.

– Знаю. Пишу понемножку. Больно еще все очень, медленно заживает. Такое ощущение, что иммунная система не срабатывает. Только вытащишь из всего этого ужаса голову, тебя кто-то опять вниз за ноги тянет.

– Как Николай? Ты прекрати его посылать ко мне с продуктовыми пайками. И мне неудобно. Он хороший у тебя. А ты его не ценишь.

– От этой хорошести и порядочности, от благородства его меня тошнит иногда, честное слово. Не могу я ему соответствовать.

– Он просто любит тебя. Ничего не прося в ответ.

– А мне так не надо!

– Как тебе надо, ты и сама не знаешь.

– Знаю! Мне самой надо любить. Так, чтобы в омут с головой.

– Леди Макбет Мценского уезда.

– Не тяну. Иначе Романова уже б на свете не было.

– Во как!

– Вот так!

Звонок в дверь прервал их пикировки.

– Может, не открывать? – спросил А.Т.

– Нет, вы что? – возмутилась Ольга. – Вы же дома.

– Так сейчас придут, весь разговор наш с тобой порушат, – колебался Иванов.

– Мне все равно уже пора.

– Лёля, заходи почаще.

– Да я бы с радостью. Но иногда так плохо на душе, так тяжело – думаю, зачем я вам буду тоску свою вешать?

– Приходи в любом настроении, прошу тебя.

– Попробую, – пообещала она.

В дверях Ольга столкнулась с дипломницей А.Т. Подумала: ничего не изменилось за все эти двадцать лет – вот так и мы ходили к нему в любое время – вечером до самой ночи, радостно обнаружив свет в его окне.

Гулять так гулять: молоко и коржик. Посмотрев на часы, она прикинула, что ее кукольники – Саша с Ларисой, пожалуй, уже дома: вечерний спектакль закончился минут сорок назад.

– Ура! – заорал, открывая дверь, Саша. – Лариска! Мой талисман пришел!

– Ты на него не обижайся, что он так тебя зовет, – объяснила, появившись, Лариса. – Ты же знаешь: он всегда свою музыку к каждому спектаклю на тебе пробует. Так вот, я наконец тексты к новому спектаклю «Веселые человечки» написала, а он музыку. Так что ты вовремя. Сейчас будешь слушать.

– Да я и не обижаюсь.

– Я ему все говорю: не может человек быть талисманом, Ольге это неприятно.

– Да чего ты выдумываешь – очень даже приятно. Вроде свою сопричастность чувствуешь. А потом он после моего «утверждения» варианта музыки к «Огниву» «Золотую маску» получил.

– Понимаешь, настолько сложно самому решить, какой из вариантов наиболее удачный, хотя все они в общем-то похожи.

– Да хватит реверансов. Согласная я на талисман.

Ольга слушала их песни и думала, как им хорошо вдвоем. Сколько света, тепла, радости они излучают, глядя друг на друга. Вместе им ничего не страшно. Она слушала их чудесные и трогательные детские песенки, плавала в их море взаимопонимания и любви и тихонечко грустила, что всего этого лишена.

А Лорка кричала, пробиваясь сквозь Сашин аккомпанемент с пояснениями:

– Вот тут появляется белочка. Она тоже хочет весны и не понимает, что весна растопит так любимых ею снежных человечков.

– И я хочу весны, – призналась Ольга. – А за окном – глухая осень, – но никто ее не услышал.

А услышали бы – сказали: «Ну и что, что осень? Оденься потеплей. Нет плохой погоды у природы – есть плохая наша одежда». Так советуют те, кто счастлив и влюблен.

И они абсолютно правы. Потому что, когда счастливы, все вокруг хрустальными бубенчиками звенит, нипочем и слякоть, и дождь стеной, и жара нестерпимая, и мороз лютый. И Ольга когда-то была счастлива, да потом перестала. Вот сидит, смотрит на чужое счастье, как казачок засланный.

– Ну как? – спрашивает счастливый Саша, обнимая счастливую Лору.

– Замечательно, – отвечает Ольга.

– А теперь слушай второй вариант.

И она слушает второй вариант и третий. И все они ей нравятся. Но нужно выбрать. Выбрать – значит от чего-то отказаться. Выбор оставлен за ней. Правда, это всего-навсего выбор мелодии. И Ольга выбирает первый. Отчасти потому, что знает: первым Саша всегда ставит то, что ему самому больше нравится. Дальше уже идут варианты-сомнения...

Пока Ольга у них, ей все время глупо хочется уйти. Ей кажется, что она им мешает, хотя это не так. Просто такая любовь только для двоих, поэтому третий с ними всегда чувствует себя лишним. Они провожают Ольгу до дома и, обнявшись, будто им по семнадцать, отправляются в обратный путь.

В подъезде тихо бузотерит сосед Митька. Он звонит в квартиры на ее площадке и зовет к себе в гости. Ему или не открывают дверь, или отказывают, потому что нормальные люди все давно уже спят.

– О свет очей моих! – обрадованно кричит он, перегораживая большим своим телом проход. – Ты уж никак не откажешься. Я большие деньги за свою муру получил и такое мясо пожарил – закачаешься. А выпить не с кем, – объясняет он.