Джулиан Барнс - Лимонный стол

— Вы не бросаете то, что вам нужно.

Я сказал моей матери:

— Мам, ты когда-нибудь била папу?

Она мгновенно определила мой источник.

— Вот что несет эта стерва? Можешь сказать ей от меня, что мы с ней встретимся в суде. Ее надо бы… извалять в дегте и перьях, или в чем они там их валяют.

Я сказал моему отцу:

— Пап, возможно, это глупый вопрос, но мама когда-нибудь тебя била?

Его взгляд остался ясным и прямым.

— Я упал, сынок.

Я отправился в медицинский центр и поговорил с энергичной женщиной в широкой плиссированной юбке, от которой исходил запах высокой принципиальности. Она начала работать там после того, как доктор Ройс ушел на покой. Медицинские карты, естественно, были недоступны: если есть подозрение на плохое обращение, она будет обязана поставить в известность социальную службу, мой отец обращался по поводу ушиба при падении шесть лет назад, ничего подозрительного ни до, ни после. Какие у меня свидетельства?

— Что-то, сказанное кем-то.

— Ну, вы знаете, что такое деревни. Или нет? Что за кто-то?

— Ну, кто-то.

— Вы считаете свою мать женщиной, способной на плохое обращение с вашим отцом?

Плохое обращение, плохое обращение. Почему не сказать «избивать», «колотить», «ударять по голове тяжелой сковородой»?

— Не знаю. Как можно это определить? Прочесть фамилию изготовителя, отпечатавшуюся сзаду наперед на лбу моего отца?

— Очевидно, все зависит от симптомов пациента. Если только член семьи не сообщит о возможных подозрениях. Так вы сообщите о них?

Нет, я не думал обличать мою восьмидесятилетнюю мать в подозреваемом нападении на моего отца, полагаясь на слова женщины шестидесяти с лишком лет, которая то ли спит, то ли не спит с моим отцом.

— Нет, — сказал я.

— Я мало видела ваших родителей, — продолжала доктор, — но они… — она помолчала, подыскивая нужный эвфемизм, — … они образованные люди?

— Да, — ответил я. — Да, мой отец получил образование шестьдесят… нет, больше, лет тому назад, как и моя мать. Я уверен, это много им помогает. — Все еще в сердцах я добавил: — Кстати, вы когда-нибудь прописываете «виагру»?

Она поглядела на меня так, словно окончательно удостоверилась, что я всего лишь источник неприятностей.

— За этим вам следует обратиться к собственному врачу.

Когда я вернулся в деревню, меня сковала внезапная депрессия, будто это я жил там и уже устал от этих зазнавшихся перекрестков с их мертвой церковью, свирепой автобусной остановкой, бунгало в стиле шале и дорогой лавкой, где есть все необходимое. Я полавировал на своей машине по полосе асфальта, преувеличенно именуемой магистралью, и увидел в глубине сада моего отца, трудящегося во фруктовой клетке, нагибаясь и подвязывая. Моя мать ждала меня.

— Джойс Стерва Ройс, они вполне заслуживают друг друга. Парочка тупиц. Разумеется, это отравляло всю мою жизнь.

— Ну хватит, мам.

— Не сметь на меня нукать, молодой человек! Прежде доживи до моего возраста. Вот тогда ты заработаешь такое право. Это отравляло всю мою жизнь. — Она не допускала никаких возражений; и она заново утверждала себя как родительницу.

Я налил чашку чая из чайничка у раковины.

— Он перестоялся.

— Не важно.

Навалилось тяжелое молчание, и вновь я ощутил себя ребенком, ищущим одобрения или хотя бы старающегося избежать выговора.

— Мам, ты помнишь Тора? — неожиданно для себя спросил я.

— Что помню?

— Тора. Когда мы были детьми. То, как машина ездила по всей кухне. Имела собственное мнение и всегда устраивала наводнения, помнишь?

— Я помню «Хотпойнт».

— Нет. — Почему-то мне обязательно требовалось расставить все точки над «и». — Я помню Тора. Очень гремел. С толстыми бежевыми шлангами.

— Этот чай невозможно пить, — сказала моя мать. — И кстати, пришли мне назад карту, которую я тебе дала. Впрочем, нет, просто выбрось ее. Остров Уайт, тупица. Штучки-мучки. Понял?

— Да, мам.

— Чего я хочу, если преставлюсь раньше твоего отца, в чем не сомневаюсь, так чтобы меня развеяли по ветру. Где угодно. Или пусть крематорий. Ты ведь не обязан забирать прах, знаешь ли.

— Не говори так.

— Он меня проводит. Скрипучее дерево дольше стоит. Тогда Регистраторша сможет заполучить его прах, верно?

— Не говори так.

— Поставит у себя на каминную полку.

— Ну, послушай, ма, если это случится, то есть, если ты умрешь раньше папы, у нее не будет на это никакого права. Решать буду я. Я и Карен. Никакого отношения к Элси это иметь не будет.

При упоминании этого имени моя мать вся подобралась.

— Карен — отрезанный ломоть, а тебе ведь я доверять не могу, а, сынок?

— Ма…

— Тайком пробираешься к ней в дом, ничего мне не говоря. Яблочко от яблони — вот, что ты такое. Всегда был сыном своего отца.

По словам Элси, моя мать отравляла им жизнь непрерывными телефонными звонками. «Утром, днем и ночью, особенно ночью. Под конец мы просто выдернули шнур». По словам Элси, моя мать постоянно заставляла моего отца заглядывать к ней и производить всякие починки по дому. Она использовала череду аргументов. 1) Дом наполовину принадлежит ему, и он обязан поддерживать его в порядке. 2) Он бросил ее без достаточных средств, чтобы нанимать кого-нибудь для ремонта. 3) Предположительно, он не думает, что в ее возрасте она примется лазить по стремянкам. 4) Если он сейчас же не приедет, она пройдет всю дорогу до дома Элси и приволочет его.

По словам моей матери, мой отец уже стоял под ее дверью, едва успев переехать, предлагая производить нужные починки в доме, вскапывать огород, прочищать желоба, проверять уровень в цистерне с нефтью — ну что угодно. По словам моей матери, мой отец жаловался, что Элси обращается с ним, как с собакой, не разрешает ему посещать клуб Британского легиона, купила ему домашние туфли, совершенно для него не подходящие, и требует, чтобы он прекратил все контакты со своими детьми. По словам моей матери, мой отец постоянно умолял ее позволить ему вернуться, на что она отвечала: «Что ты посеял, то и пожинай», хотя на самом деле намеревалась простить его — немного погодя. По словам моей матери, моему отцу не нравилось, что Элси гладит его рубашки кое-как и что от всей его одежды теперь разит сигаретным дымом.

По словам Элси, моя мать подняла такую бучу из-за того, что задняя дверь перекосилась, засов задвигался только до половины, и любой грабитель мог шутя его взломать, изнасиловать ее и убить прямо в постели, что мой отец с большой неохотой согласился поехать туда. По словам Элси, мой отец поклялся, что едет в самый последний раз, и пусть чертов дом хоть сгорит дотла, предпочтительно с моей матерью внутри, прежде, чем он согласится снова туда поехать. По словам Элси, пока мой отец чинил заднюю дверь, моя мать ударила его по голове неизвестным предметом, а потом оставила лежать там в надежде, что он умрет, и «скорую помощь» вызвала только через несколько часов.