Джулиан Барнс - Лимонный стол

По словам моей матери, мой отец не давал ей дышать, настаивая на починке задней двери, и сказал, что ему тяжело думать, как она там по ночам одна, и что все трудности разрешатся, если только она позволит ему вернуться. По словам моей матери, мой отец неожиданно приехал как-то днем с ящиком своих инструментов. Они сидели и часа два толковали о старых временах, о детях, и даже достали кое-какие фотографии, от которых у них на глаза навернулись слезы. Она сказала ему, что подумает о его возвращении, но не прежде, чем он починит дверь, раз уж он для этого приехал. Он пошел туда со своими инструментами, она убрала со стола, перемыла посуду, а затем села и опять перебирала фотографии. Через какое-то время она осознала, что со стороны чулана не доносится никакого стука. Мой отец лежал на боку и издавал булькающие звуки; очевидно, он снова упал и ударился головой об пол, а он же там бетонный. Она вызвала «скорую помощь» — Господи, они сто лет не ехали — и подложила ему под голову подушку, посмотри, вот эту подушку, на ней еще видна кровь.

По словам полиции, миссис Элси Ройс подала им жалобу, что миссис Дороти Мэри Бишоп набросилась на мистера Стэнли Джорджа Бишопа с намерением его убить. Они провели надлежащее следствие и решили этим ограничиться. По словам полиции, миссис Бишоп подала им жалобу, что миссис Ройс ходит по окрестным деревням, черня ее как убийцу. Им пришлось побеседовать с миссис Ройс. Домашние ссоры всегда создают проблемы, а уж тем более настолько протяженные проблемы, если можно так выразиться.

К этому времени мой отец провел в больнице уже два месяца. В себя он пришел через три дня, но с тех пор практически никакого улучшения не наступило. Когда его только положили туда, врач сказал мне: «Боюсь, в таком возрасте им многого не требуется». А теперь другой врач тактично объяснил, что «было бы ошибкой надеяться на многое». У моего отца парализована правая сторона тела, он страдает глубокой утратой памяти и некоторой потерей речи, не способен есть сам и по большей части пребывает в сумеречном состоянии. Левая сторона его лица изборождена, как древесная кора, но его глаза смотрят на вас такие же ясные и серо-голубые, как прежде, а его белые волосы всегда чисты и аккуратно причесаны. Не могу сказать, насколько он понимает то, что я говорю. Есть одна фраза, которую он произносит четко, но вообще он почти не говорит. Его гласные искажаются, еле вырываясь из перекошенного рта, и в глазах у него стыд за его невнятную артикуляцию. Обычно он предпочитает молчать.

По понедельникам, средам, пятницам и воскресеньям, заявив свои супружеские права на четыре дня в неделю, его навещает моя мать. Она приносит ему виноград и вчерашнюю газету, а когда у него из левого уголка рта тянется слюна, она вынимает из коробки бумажную салфетку и вытирает струйку. Если на тумбочке лежит записка Элси, она рвет ее на мелкие клочья, а он притворяется, будто не замечает. Она разговаривает с ним об их общем прошлом, об их детях и их общих воспоминаниях. Когда она уходит, он провожает ее глазами и говорит очень внятно всем, кто готов слушать: «Моя жена, знаете ли. Много счастливых лет».

По вторникам, четвергам и субботам моего отца навещает Элси. Она приносит ему цветы, помадку домашнего изготовления, а когда у него капает слюна, вынимает из кармана белый обшитый кружевами платок с инициалом «Э», вышитым красными нитками, и утирает ему лицо с видимой нежностью. Она начала носить на безымянном пальце правой руки такое же кольцо, как кольцо, которое она носит в память Джима Ройса на левой руке. Она разговаривает с моим отцом о будущем, о том, как он поправится и о их жизни вместе. Когда она уходит, он провожает ее глазами и говорит очень внятно всем, кто готов слушать: «Моя жена, знаете ли. Много счастливых лет».

По крайней мере одно чувство во мне нарастает с каждым проходящим годом — томительное желание увидеть журавлей. В это время года я стою на вершине холма и вглядываюсь в небо. Сегодня они не появились. Только дикие гуси. Гуси были бы прекрасны, если бы не существовали журавли.

Молодой человек из газеты помог мне скоротать время. Мы говорили о Гомере, мы говорили о джазе. Он не знал, что моя музыка была использована в «Певце джаза» [64] Первый звуковой фильм, вышедший на экраны в США в 1927 году. . По временам невежество молодых меня возбуждает. Такое невежество сродни безмолвию.

Хитро, только через два часа, он спросил о новых сочинениях. Я улыбнулся. Он спросил про Восьмую симфонию. Я сравнил музыку с крыльями бабочки. Он сказал, что критики жалуются, будто я «исписался». Я улыбнулся. Он сказал, что некоторые — разумеется, не он! — обвинили меня в пренебрежении моим долгом — как-никак, я получаю пенсию от государства. Он спросил, когда именно будет завершена моя новая симфония. Я не улыбнулся.

— Это вы мешаете мне ее завершить, — ответил я и позвонил, чтобы его выпроводили.

Мне хотелось сказать ему, что я, когда еще был молодым композитором, написал вещицу для двух кларнетов и двух фаготов. Предел оптимизма с моей стороны, поскольку в стране тогда было только двое фаготистов, и один из них страдал чахоткой.

Молодые выбираются наверх. Мои естественные враги! Ты готов символизировать для них отца, а они чихать хотели. Быть может, и не без основания.

Само собой разумеется, что художника не понимают. Это нормально, а через какой-то срок становится привычным. Я только повторяю и настаиваю: не понимайте меня правильно.

Письмо от К. из Парижа. Он беспокоится из-за указаний темпов. Ему необходимо мое подтверждение. Ему необходимо указать метронимическое обозначение темпа для Allegro. Он хочет знать, относится ли doppo piu lento [65] в два раза медленнее (ит.). у буквы «К», во второй части только к трем тактам. Я отвечаю: маэстро К., я не хочу мешать вашим истолкованиям. В конце-то концов — извините, если я кажусь слишком самоуверенным, — но правду можно выразить более, чем одним способом.

Помню мой разговор с Н. о Бетховене. По мнению Н., когда колеса времени сделают следующий оборот, лучшие симфонии Моцарта все так же будут тут, тогда как симфонии Бетховена останутся валяться на обочине позади. Типично для наших расхождений. Я не питаю таких чувств к Н., как к Бузони и Стенхаммару.

Мне сообщили, что мистер Стравинский невысокого мнения о моей технике. Я считаю это величайшим комплиментом из всех, какие я получал за свою жизнь! Мистер Стравинский принадлежит к тем композиторам, которые мечутся между Бахом и новейшими модернистскими модами. Но технике в музыке не учатся в школах с черными досками и мольбертами. Вот тут мистер И.С, бесспорно, первый ученик в классе. Но если сравнивать мои симфонии с его мертворожденными претенциозными поделками…