Эдуард Тополь - Свободный полет одинокой блондинки

— Вон отсюда! — И мэр повернулся к рабочим: — Выбросите его!

Знаменитая летняя духота в Париже рано или поздно заканчивается мощной грозой. И тогда гром раскалывает небо над Эйфелевой башней, ливень сечет отбеленные химеры собора Парижской Богоматери, потоки воды катят под столиками уличных кафе, прохожие ныряют под козырьки и навесы магазинов и даже клошары прячутся от грозы в подземных переходах и в метро. Улицы и площади пустеют, порывы ветра терзают промокшие флаги, гонят по мостовым поломанные зонтики, сорванные со стен рекламные плакаты и прочий мусор. Зябко и неуютно становится в Париже, если у вас нет тут своей квартиры, номера в отеле или хотя бы десяти франков на чашку кофе в теплом кафе.

Набросив на голову капюшон дешевой брезентовой куртки, ссутулившись, сунув руки в карманы, Алена брела по Парижу, ступая по лужам и обрывкам истерзанных ветром афиш. Конечно, она не вернулась из Таиланда в Ниццу. Что ей там было делать теперь, после того, как муж чуть не убил ее за связь с Красавчиком? И зачем ей было снова встречаться с этим Красавчиком, который не принес в ее жизнь ничего, кроме несчастий? Прилетев из Бангкока в Париж, где у нее была пересадка на самолет до Ниццы, Алена вышла из аэропорта Шарля де Голля с твердым намерением начать в Париже новую жизнь — самой, без всяких мужей, Красавчиков и Фондов поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса.

Но оказалось, что уютный, милый, красивый и нежный Париж радушен только до тех пор, пока вы платите за его красоту и уют разноцветными франками или на худой конец уныло-зелеными долларами. А если у вас нет тут работы, стипендии, мужа или богатого любовника, то — «пардон, мадемуазель, обращайтесь в Армию спасения»…

Дождь затих, но от этого в городе не стало уютней, а наоборот: мусорщики — молодые арабы в зеленых бушлатах — вышли на улицы собирать мусор и, наглые, белозубые и громкоголосые, пытались заглянуть в лицо одиноко идущей женщине в куртке с капюшоном.

Отшатнувшись от них, Алена перебежала на другую сторону улицы, натянула поглубже капюшон и почти бегом свернула за угол. Здесь было светлей и безопасней — в крошечных ресторанчиках уже сидели люди, что-то ели и пили. Но Алена шла мимо, опустив голову и старясь не смотреть на их еду.

Вот наконец и площадь де Аль. Здесь, на ступенях церкви Сен-Устаж, Армия спасения раздает бездомным бесплатный горячий суп. За этим супом стоит интернациональная очередь — турки, румыны, алжирцы, украинцы…

Отстояв эту очередь и получив пластиковую тарелку с супом и ложку, Алена отошла в сторону, присела на ступеньку. За ее спиной ели какие-то украинки, до Алены доносился их разговор.

— А отут рядом, на Сен-Дени, стриптизников — як грибов!

— Та й шо? Я краще буду вулици заметать, чем за двадцать хранков голяка танцувать! Шо в мэнэ — гордости нэма?

— Вулици заметать! Тэж сказала! Вулици заметать знаеш скильки платят! Таку работу токо те, яки у юнионах, мають!

Но стоило грозе пройти, как на центральных улицах снова многолюдно, оживленно, шумно. Смотрящий, Седой, Молодой и Толстяк шли в потоке пешеходов по Риволи, и Смотрящий деловито излагал:

— Я предлагаю начать с борделей — свинтить алжирцев, привезти наших телок, они тут всех задвинут! Местные проститутки здесь такое фуфло, ужас!

— Слушай, — сказал ему Толстяк, — а загнуть тут можно?

— Ты ёкнулся, что ли, Кувалда? — вмешался Молодой. — Мы по бизнесу приехали!

— Не, ну просто так, для фарта, — пояснил Толстяк. — Париж все-таки!

— Да пожалуйста! — по-хозяйски широким жестом махнул рукой Смотрящий. — Тырь что хочешь! Я угощаю!

Толстяк тут же свернул к газетному киоску, увешанному журналами, и буквально через секунду вернулся к друзьям, достал из-под рубашки толстый яркий журнал.

— Во! — сказал он хвастливо. — Теперь можно и фотку послать братанам на зону — Кувалда в Париже!

— Рискуешь! — заметил Смотрящий. — Это журнал для педиков.

— Что? — ужаснулся Толстяк.

— А ты что, сам не видишь? — усмехнулся Седой.

Толстяк посмотрел на украденный журнал. На обложке действительно красовались двое целующихся мужчин.

Толстяк стремглав побежал к урне, с отвращением швырнул в нее журнал и брезгливо вытер руки о рубашку.

Сен-Дени — это действительно улица стриптизников, тут чуть не в каждом окне — рисованные и неоновые вывески с изображением полуголых и голых красоток.

Не глядя на них, Алена шла по мокрому после дождя тротуару и услышала позади себя слабое мяуканье. Пригляделась — крохотный котенок увязался за ней. Алена взяла котенка на руки, прижала к груди, потом спрятала в карман куртки и зашла в один из подъездов, оказавшись в узком, как штольня, помещении высотой в три этажа.

Здесь, на первом этаже, в полутемной гостиной, находился эдакий «стакан» с зашторенными окнами. Возле этих окон топтались полунищие алжирцы. Опуская в монетоприемники десятифранковые монетки, они открывали шторки на окнах и под звуки зажигательной самбы наслаждались танцем стриптизерки внутри «стакана».

С уверенностью постоялицы Алена прошла мимо этих онанистов к витой железной лестнице и стала подниматься наверх. Навстречу ей спускалась тощая филиппинка. Кивнув Алене, она подошла к «стакану» и скрылась в нем, а из «стакана» вышла кубинка, измочаленная двухчасовой вахтой, и вместе с Аленой стала подниматься по лестнице на второй этаж.

На втором этаже были крохотный холл с десятком стульев и мини-сцена. На сцене у шеста невзрачная румынка под музыку делала стриптиз. Зрители — турки и арабы, одетые ненамного лучше тех, кто торчал внизу, у «стакана», — сидели на стульях и шумели, требуя, чтобы румынка ушла со сцены. Кто-то собирался запустить в нее огрызком яблока.

Но у рампы стоял на стреме хозяин стриптизника — 50-летний лысый француз с рыжими усами, он пресекал беспорядки.

Увидев кубинку и Алену, зрители стали кричать:

— Наташа, иди сюда!

— Эй, Жак, убери эту лахудру! Дай нам русскую!

— Наташа, покажи свою попку!

Хозяин жестом позвал Алену, но она — следом за кубинкой — прошла вверх по лестнице, сказав ему на ходу:

— Я сегодня в ночь, с двенадцати до утра…

Кубинка и Алена поднялись на третий этаж. Здесь, под покатой крышей, в маленькой полутемной чердачной комнате было такое же общежитие, как в стриптизнике «МонтеКарло» в Твери: узкие двухъярусные койки, обшарпанные тумбочки и старенький холодильник.

Кубинка, достав из холодильника бутылку с молоком, стала пить из горлышка, потом, сбросив халатик, нырнула в свою койку. Алена слила из ее бутылки остатки молока в пластиковую тарелку и поставила на пол перед котенком. Кубинка молча смотрела на них со своей кровати, Алена сказала ей: