Татьяна Воронцова - Морской змей

— Но вы же не знали! Не могли знать.

– Нет. Но мы все время видели друг друга. Никто из нас не получил серьезных увечий. Вообще никаких травм, представляющих угрозу для жизни. И Легран, черт бы его побрал, мог обратить на это внимание, если бы отвлекся на минуту от своих несчастий. Да, конечно, ему вкатили какой-то коктейль из барбитуратов, но, во-первых, доза была не так велика, об этом можно было судить по его реакции, а во-вторых, под действием этого препарата с ним не произошло ничего такого, чего бы он не испытывал раньше. Чего не ждал, к чему не был готов...

– Как так? – удивилась она.

– Очень просто. Все мы, будучи еще курсантами Учебного центра GIGN, прошли через это. Все без исключения. Нам вводили в вену скополамин, натрий-амитал, натрий-пентотал, чтобы мы получили представление о том, как эти вещества действуют на человеческий организм.

– А как они действуют?

– Стимулируют речевой центр. Отключают «цензуру сознания». Конечно, не все реагируют на них одинаково. Кто-то продолжает молчать, кто-то несет ахинею, кто-то действительно начинает отвечать на вопросы... В полицейских протоколах эта процедура фигурирует под названием «наркоанализ». Пакостная штука. Но бывает хуже.

– Тебе трудно об этом говорить?

– Мне? Нет. – Он внимательно посмотрел на нее. – А тебе?

– Мне трудно, да, – призналась Лиза. – Но я хочу это знать. Я хочу узнать о тебе как можно больше.

– Ты не узнаешь меня, задавая все эти вопросы о моей прежней работе.

– Почему?

– L’homme que j’etais, je ne le suis plus [104].

Осторожно протянув руку, Лиза коснулась пальцами его щеки. Избыточное воображение невротика вмиг нарисовало ей это лицо, все в ссадинах и кровоподтеках. Разбитые губы, из угла рта ручейком струится кровь... Единственным источником освещения по-прежнему оставались уличные фонари, но теперь ее это радовало. Сколько лет он носит в сердце эту боль? Три года? Четыре? Он возражал против изгнания Леграна. Хотел, чтобы тот по-прежнему стоял за его спиной. Но сердце... сердце продолжало болеть, и даже время его не исцелило.

Она вспомнила красивое, немного тяжеловатое лицо Филиппа Торанса. Скептическую улыбку, изогнувшую его губы при упоминании имени Анри Леграна. Ему не нравился парень, которого сын с детства называл своим другом? Но даже если и так...

В рассеянности Лиза потянулась за сигаретами, но вспомнила про запрет и быстро отдернула руку. Венсан благодарно погладил ее по колену.

– Не следовало ему так поступать с тобой.

– Кому?

– Твоему отцу. Вы с Анри могли бы по-прежнему оставаться друзьями.

Венсан терпеливо улыбнулся:

– Ты не поняла, Лиз. Он не сделал ничего особенного. Я даже не могу сказать, что он нас подставил. То, что произошло с нашей группой, – это обычная практика. Обычная не только для GIGN, но и для всех Special Forces Command по всему миру: немецкой GSG-9, британских SAS и SBS, итальянских NOCS, GIS, и COMSUBIN... не говоря уж об этих пресловутых американских «Альфе», «Дельте» и «Морских котиках». За последние годы Голливуд наклепал о них столько бредовых блокбастеров, что я просто не представляю, как эти парни выносят бремя собственной славы... Но суть не в этом. Физическая и психическая устойчивость личного состава подвергается проверке на всех этапах обучения и последующей профессиональной деятельности.

– Но среди них был офицер. Ты...

– Элементарное невезение. Это могло случиться с кем угодно, но случилось со мной. Выбранная для эксперимента группа входила в состав моего подразделения, и именно мне в тот день предстояло руководить операцией. Это не значит, что я был мишенью. Позже я узнал, что меня даже собирались предупредить... но не предупредили.

– На самом деле ты так не думаешь, Венсан. Иначе ты бы не рассорился с отцом и не отверг дружбу Леграна.

– Я рассорился с ним еще раньше. С отцом. И не слишком переживал по этому поводу. Что касается Леграна... Я не отвергал его. Но и носиться с ним, как курица с яйцом, тоже не собираюсь. Кто мешает ему жить нормальной жизнью? Да, у него не сложилось со службой в GIGN, но ведь это не единственное дело, которым стоит заниматься. В конце концов, есть же какие-то мирные профессии, не связанные ни с диверсионной, ни с антитеррористической деятельностью. Если хочешь знать, между нами никогда не происходило никаких душераздирающих сцен, никогда не было произнесено таких слов, как «предательство»... мы обошлись без этой высокопарной дребедени. Так что не я, а он вынес себе приговор и сам обрек себя на эти никому не нужные, нескончаемые страдания. Скорее всего ему просто нравится чувствовать себя несчастным. Как и тебе до недавнего времени. – Зевнув, Венсан энергично встряхнулся, как человек, пробудившийся от сна, устроился поудобнее и повернул ключ в замке зажигания. – Сегодня был длинный день, ma petite . Поехали домой.

Автомобиль плавно катил по дороге. Ночной Париж был прекрасен и полон тайн. Но Лиза чувствовала себя так, как будто это она предала кого-то по глупости и осталась непрощенной. Лицо Анри, темная синева его глаз преследовали ее, как убийцу преследует призрак жертвы. «Жертва... убийца... если будешь продолжать в том же духе, голубушка, опять до утра глаз не сомкнешь».

Морис сказал, он слишком жалел себя – боец с внешностью кинозвезды. Наверное, все же не очень, раз сумел добиться зачисления в одно из лучших подразделений антитеррора, признанных во всем мире. А потом дал слабину. В результате продуманных действий псевдонеприятеля в его душе оказалась задетой какая-то тонкая струна, ожили какие-то инфантильные страхи – только это и может так грубо и безвозвратно выбросить взрослого человека в мир полузабытых кошмаров, где он опять почувствует себя ребенком, жалким и беззащитным.

– А ты не спрашивал, почему он это сделал? – поинтересовалась она, несмотря на то что Венсан ясно дал понять, что разговор окончен. – Что именно оказалось выше его сил?

– Мне незачем было спрашивать, – сухо ответил Венсан. – Я все видел.

И ей открылась еще одна жуткая подробность этой трагедии. Она представила, каково это: сидеть и ждать, когда же с чьих-нибудь губ сорвется твое имя. Наблюдать за ними – за теми, кто доверял тебе, кто беспрекословно выполнял твои приказы, – и ждать, ждать, что вот сейчас кто-то не устоит...

– Страшно было?

– Страшнее, чем ты думаешь.

...ждать, а потом услышать, как его произносит знакомый голос. Твое имя.

– Бедняга Анри. Видимо, это оказалось для него чересчур.

– Он был не один, Лиз. Но только его я считал своим другом.

Вот оно что. Наконец она поняла. Бедняга Анри имел право сто раз подряд продать родину, но друга... друга он должен был уберечь, пусть даже ценой собственной жизни.

– Да, он виноват, – признала она. – Виноват. Я даже не знаю, кто смог бы простить такое, разве что бог на небесах. Но неужели с тех пор вы ни разу не поговорили откровенно? Неужели ни тебе, ни ему...