Валерий Былинский - Адаптация

Играла «Нирвана». Курт Кобейн был мертв, а голос его жил. Мы отошли со стюардессой метра на три от столика.

– Понимаете, молодой человек, – горячо, с легкой примесью вежливости, сказала стюардесса, – у Наташи прекрасный муж, он хороший семьянин, и ребенок у них есть маленький, но что-то в семье не ладится, такое бывает, понимаете? Она позвонила сегодня нам, своим подругам, попросила встретиться, излила душу. Мы придумали, что у меня день рождения, чтобы вытащить ее из дома. Но у Наташки крышу сносит, такое бывает с ней, очень редко, но бывает, понимаете? Теперь она напилась, домой ехать не хочет. Но у нее ведь и ребенок маленький есть… Она такая, если ее переклинит, то все! Но нам тоже необходимо ехать, у нас ведь тоже семьи, поэтому мы оставляем Наташу на вас.

– На меня? – кажется, я даже икнул.

– Как вы не понимаете, – укоризненно сказала подруга, – Наташка если не захочет чего, то ее краном подъемным не сдвинешь! Ну, на кого же еще ее здесь оставлять? Обещайте, что с ней ничего не случится, и вы отправите ее домой на такси.

Я кивнул и сказал: «Обещаю».

Кажется, ничего другого мне не оставалось. Но, пожалуй, Наташиной подруге этой вынужденной жертвенности было мало.

– Как вас зовут? – строго спросила она.

– Александр.

– Хорошо, Саша. Значит, мы запомнили, что оставили ее здесь с вами, Саша. Какой ваш номер мобильного?

– Это еще зачем? Чтобы после того, как я ее изнасилую, вы меня нашли?

– Шутки неуместны, – сказала, глядя мне в глаза, подруга.

– Ладно, берите, я вам верю… – она быстро впихнула мне в руки Наташино пальто, качнувшись, подняла голову и отправилась к выходу.

Я подошел к сидящей за столиком Наташе. Она сильно ссутулилась и, подпирая руками голову, смотрела, покусывая изнутри губы, в стол. Я положил на соседний стул ее пальто. Было ощущение, что она меня не помнит.

– Может быть, кофе? – сказал я.

Она не обращала на меня внимания.

Уйти?

Я сел напротив нее.

– Наташа, – сказал, глядя ей в лицо.

Она подняла на меня мутноватый взгляд, в котором мелькнуло тоскливое недовольство.

– Ты кто это?

– Я, – сказал я.

– А… ну да… – Наташа отвела взгляд, взглянула на потолок с мелькающими на нем цветными бликами и затем, брезгливо искривившись, произнесла глухим голосом:

– Пошли отсюда, Я.

Она дала себя вдеть в пальто, сняла со спинки стула сумочку и прижала ее к себе локтем. Мы спустились по деревянной лестнице – при этом она цепко держалась за меня рукой, но не как за мужчину, а как за ходячий поручень.

На Арбате лежал первый снег. Все вокруг было засыпано белоснежными искрящимися снежинками, а навстречу, в лучах фонаря, летели из темного неба белые мохнатые хлопья. Я вспомнил детскую сказку, которую читала мне на ночь бабушка: «Белые мухи летят, белые мухи кружат…» Странное сравнение снега с мухами – но почему-то совсем не противное. Действительно, если представить, что на свете существуют белые-белые мухи, мухи-альбиносы – то они сразу перестают быть неприятными.

– Здорово, снег первый, – сказал я Наташе.

Она молчала, на лице ее застыла гримаса неприятной мысли. Мы прошли мимо дома Сида – в окнах его квартиры горел свет. Чуть дальше, насколько я помнил, можно было выйти на площадку, где обычно стояли такси.

– Куда мы? – мрачно и как-то нездорово решительно спросила она.

– На остановку такси, Наташа. Там ты сядешь в машину и поедешь домой.

– А… – сказала она, будто что-то вспомнив. Прищуренными глазами она смотрела прямо перед собой и шла очень грациозно, легко и спокойно. Я только сейчас как следует рассмотрел ее чуть удлиненное лицо, крупные губы, вьющиеся каштановые волосы, шею, осанку. Она была достаточно красива, эта женщина. Но глаза и мрачное выражение губ у нее были недобрыми.

После дома Сида мы миновали еще несколько зданий.

Наташа внезапно остановилась и, сжав мой локоть, дернула его вниз, как бы тоже заставляя остановиться. Я подчинился. Она быстро шагнула вперед, сильно стукнув каблуком об асфальт, развернулась ко мне, взяла обеими руками меня за голову, притянула к себе и поцеловала. Ее губы, как осминожьи присоски, облепили мои и жаркими рывками втянули в себя. Ее правая рука опустилась вниз и накрыла – как это делает мужчина с женской грудью – растопыренной пятерней мои гениталии. Наташа сильно задышала и пробормотала что-то вроде: «хочу тебя», эти слова сплелись с хриплым урчанием. Мне показалось, она взмыла как ракета вверх – и уже оттуда, из космоса, яростно бросилась на меня. Земля из космоса ведь несколько иная, как известно. Может быть, более прекрасная.

И я подчинился. Я понял, что она сознательно сходит с ума и не стал ей мешать. Тем более что руки ее, мявшие меня, словно тесто, стали просто руками женщины, которую мое мужское тело начало жутко хотеть. Я задрал ей пальто вместе с платьем, дернул вниз колготки – они затрещали – и впился рукой в ее ягодицы: огромные, необъятные, словно два слепленных из теста земных шара. Прижимая ее к себе, склеенный с ней поцелуем, ее рукой на моем органе и своей на ее земных шарах, – я потащил ее, отталкиваясь одной ногой от асфальта, как во время быстрой езды на роликах, куда-то в сторону, в темноту. Как только мы оказались в коричневой темноте каменного забора, я вновь еще сильнее рванул ей платье, сдернул до колен колготки и погрузился двумя пальцами в мякоть ее влагалища, похожую на шероховатую, склизкую внутренность абрикоса. Она застонала, шире расставила ноги и начала с закрытыми глазами оседать. Мои пальцы поневоле выскользнули из нее. Влажной, сразу похолодевшей на воздухе рукой я стал расстегивать на джинсах ремень. Наташа сидела передо мной на корточках, разбросав в стороны колени, и расстегивала мне молнию на джинсах – я помогал ей. Она сразу же захватила вывалившийся наружу пенис своим большим горячим ртом. Поймала его, как ловит лягушка порхающую добычу. Натянула губы на него, как удав заглатывает лягушку. В нижней части моего живота возникло и начало подогреваться, бурлить озеро, поползло гейзером по кровеносным сосудам вверх, в голову, ошпарило мозги, кончики ушей, ребра. Мне казалось, мы находимся под водой, в горячем океане возле кипящего лавой вулкана. Вдруг вулкан взорвался – и горячая, липкая лава выломила дыру у меня между ног, рванула наружу. Я сжимал в кулаках ее волосы, которые, как водоросли, удерживали меня на плаву – иначе бы меня унесло. Поток спермы толчками выходил из меня, словно нескончаемый живой мост – и вливался в нее. Она жадно, закрыв глаза, глотала его, как кошка лакает воду из лужи в палящий полдень. Мост долго не кончался. Затем, как радуга, он стал меркнуть, утончаться и наконец иссяк, исчез. Наташа продолжала еще некоторое время с закрытыми глазами вылизывать губами остатки моста – до тех пор, пока я не взял ее руками за голову и не стал осторожно отрывать от себя. Она встала. С задумчивыми расширенными глазами, в которых плясали отблески огня – как в лампочке, которая искрит и гаснет, – она расстегнула свою сумочку, – у меня мелькнула дикая мысль, что она хочет со мной расплатиться, – и достала упаковку бумажных салфеток. Обтерев салфеткой губы, Наташа скомкала ее и бросила в темноту. Затем, держа свою сумку за ремень – так, что она почти касалась земли, медленно пошла вперед. Я пошел с ней рядом. Мы не смотрели друг на друга. Внезапно она произнесла нарастающим голосом – так, словно разговаривала сама с собой: