Мишель Фейбер - Огненное евангелие

— Двигай-ка ты в больницу, дружище. — Колтрейн произносил раздельно каждый слог, как будто сомневался в способности Тео воспринять его добрый совет. — Обещаешь?

— Обещаю, — ответил Тео, снова обретая почву под ногами.

— Подлатай тело и потом наполни его Иисусом. У меня сработало.

— Спасибо вам. — Он уже сделал пару шагов, когда почувствовал, что морпех сунул ему в руку что-то шуршащее. Только бы не его жалкие велфэровские деньги.

— Прочитай это, брат, — прозвучало ему вдогонку. — Ничего важнее тебе не попадется. Это перевернет твою жизнь. Гарантирую, брат.

— Спасибо. Огромное вам спасибо.

Тео побрел дальше. Ему надо двигаться прямиком в больницу, если он вообще надеется туда попасть. Кто бы к нему ни обращался, нельзя отвлекаться. Правой, левой, шагай, шагай.

Шестое чувство подсказало ему затормозить. Он чуть не налетел на врытый в землю железный столб в форме креста с иконкой автобуса на макушке и названием улицы, а также номером автобуса на поперечине.

Тео забрался под козырек и присел на скамеечку. Он слегка расстегнул молнию на куртке, сунул под нее колтрейновский памфлет и снова застегнул. У него создалось впечатление, что под кожанкой все гораздо мокрее и липче, чем следовало ожидать, будь его рана действительно поверхностной, как утверждал Нури.

Посидеть — что может быть лучше? Отличная идея, одобренная его ногами. Слишком много он прошагал; теперь надобность в этом отпала. Белокожий с обрезом его уже не догонит, и проститутка не схватит за руку с предложением пососать. Так что можно расслабиться.

— Извините, — раздался женский голос над ухом.

Он повернулся. Рядом с ним сидела на скамейке дама лет сорока с гаком: добрые глаза, крупный нос, длинные темные волосы.

Кроме них двоих, больше никто автобуса не ждал.

— Надеюсь, я не слишком назойлива, — сказала она. — Я могла вас где-то видеть?

— Вряд ли, — ответил он. — Я не живу в Нью-Йорке.

— Может, по телевизору?

Он медлил с ответом, подыскивая альтернативное, но при этом убедительное объяснение. Вот только он был слишком уставшим и ослабевшим для таких игр.

— Может быть. Я… я писатель, — в конце концов признался он.

— Правда? — В ее реакции сквозило неподдельное уважение, готовое перерасти в откровенное восхищение без особых усилий с его стороны. — Могу я спросить, какие книги вы написали?

— Всего одну, — сказал он. — Называется «Пятое евангелие».

Глаза ее сузились, а между бровей образовались морщинки; она пыталась вспомнить, слышала ли раньше это название.

— Боюсь, что я… Простите, но, кажется, оно мне не встречалось.

Его облегчение было таким глубоким, что губы сами раздвинулись в улыбку. Видимо, Бог все-таки есть.

— Пустяки, — сказал он.

— У нас с мужем маленькие дети, — оправдывалась она. — Мы теперь читаем меньше, чем раньше.

— Ничего.

— Ваша книга имела успех? Я хочу сказать, она… оправдала ваши ожидания?

Он снова улыбнулся. В уме даме не откажешь. Умеет вести разговор. Не измеряя успех в цифрах, не говоря ни слова о продажах, она помогала ему сохранить достоинство. Отталкиваясь от ее формулировки, даже жалкие пятьсот экземпляров можно считать успехом, если его ожидания были достаточно скромны. Он явно не ждал такого такта, такой учтивости от незнакомки на автобусной остановке.

— Вроде все сложилось неплохо, — ответил он. — Грех жаловаться.

Она кивнула, заранее нащупывая наиболее безопасный поворот для продолжения беседы.

— А кто ваш издатель?

— «Элизиум».

— «Элизиум»! — И вновь ее уважение было совершенно искренним. — Я скажу об этом Джо! «Элизиум» выпустил потрясающую книгу, которая нам очень дорога. Она изменила нашу жизнь!

С его лица не сходила улыбка. Этак у него голова отвалится.

— Здорово, — сказал он.

— Это еще не все! — воодушевленно продолжала она. — Мы заказали через Amazon подержанный экземпляр, и когда развернули бандероль и раскрыли книгу, то оказалось, что она с автографом! Вы представляете! Подписана собственной рукой Йонаса Лиффринга, вот так!

— Удивительно, — сказал Тео. Жаль, транспортные власти Нью-Йорка не обеспечивали пассажиров подушками на остановках. С каким удовольствием он бы сейчас прилег.

— Мы прочитали эту книгу раз сто.

— Как она называется?

— «Умножь на семь в мажоре». Она учит маленьких детей математике. У нас одному четыре, а другому два с половиной, и они уже знают таблицу умножения! Ну, не чудеса?

— Да уж.

Наконец подошел двенадцатый, и дама поднялась. А за ней и Тео. Продолжая улыбаться, он сделал шаг к ярко освещенной двери. И упал. Упал, черт его дери.

Вырубился, как лампочка. Как Тео ни старался, он не мог встать, не мог совлечь с себя пелену темноты, которая его обволокла и поместила туда, где время теряет всякий смысл и где столетия могут пронестись, как считаные секунды. Целую вечность он пролежал словно в западне, приговоренный к еще одной вечности, а за ней и третьей. То и дело к нему подходили покойники и молча на него глазели. Каждому он говорил: «Простите». Марти Салати. Мужчине, сгоревшему в Санта-Фе. Мистеру Мухиббу в мосульском музее. Безымянной девушке из Канзаса. Удовлетворенные, они отходили прочь, оставляя его в темноте.

А затем вдруг, притом что он по-прежнему ничего не видел, он начал чувствовать. Незримые руки несли его куда-то. Бестелесные голоса что-то озабоченно бормотали. Кто-то занимался его спасением. Теплая ладонь гладила его по лицу и слегка похлопывала.

— Не уходи от нас, не уходи от нас, — шептал ему в ухо женский голос. Обладательница голоса держала его за руку, и он ее сжал в ответ.

— Вот так, — сказала она. — Держитесь.

Вокруг гомонила улица, а она запела:

— Одиножды один будет один…

Это только часть того, что я увидел и услышал у подножия креста нашего Спасителя. Я записал для вас лишь то малое, что тогда уразумел; самые блистательные откровения я не в силах выразить на бумаге. Ведь рука, держащая перо, принадлежит телу, стонущему и урчащему.

И в этом, братья и сестры, наша беда: мы говорим о вещах, кои высказать невозможно. Мы пытаемся сохранить в нашей грешной плоти смыслы, которые ей не дано удержать, как не дано безумцу положить в кошелек лунную дорожку. Мы тщимся рассказать историю, дабы увлечь других за Иисусом, но Иисус не есть история. Он конец всех историй.

Книги серии:

Карен Армстронг «Краткая история мифа»

Мишель Фейбер «Огненное евангелие»

Нацуо Кирино «Хроники Богини»

Дубравка Угрешич «Снесла Баба Яга яичко»

Виктор Пелевин «Шлем ужаса»

Маргарет Этвуд «Пенелопиада»

Дженет Уинтерсон «Бремя»

Филип Пулман «Добрый человек Иисус и негодник Христос» и другие