Иэн Макьюэн - Солнечная

По каким-то своим соображениям она не спросила, почему он шагал в неправильном направлении. Они шли к парковке по зеленому биотуалетному проспекту, взявшись за руки. Дарлина предложила вариант: она оставляет свою машину и садится к нему. На это ему нечего было возразить, разве только, что и эту ночь, и завтрашнее утро он вынужден будет провести в ее обществе. Это наверняка входило в ее планы. Когда он взял курс на Лордсбург, ее левая рука вдруг оказалась у него между ног, и всю дорогу она его ласкала, при этом рассказывая, чтo она с ним будет делать, когда они окажутся в номере. Он ехал в трансе, ни о чем не думая, зато с определенными мыслями въехал на стоянку перед мотелем и припарковался под окном своего постоянного номера. Как робот, подошел зарегистрироваться к стойке портье. И вскоре их возбужденные голые тела уже валялись на прохладных простынях за запертой дверью. Каких-нибудь десять лет назад, когда, казалось, еще можно было спастись с помощью физических упражнений, он бы пришел в ужас от собственной пышнотелости и складчатого подбородка, напоминавшего гармонь, и от женской тушки, которую сейчас оглаживал, и от запаха пота, острого, как аромат свежескошенной травы, исходившего от подмышек, промежности и подколенных складок, этих потаенных мест, почти не видящих свежего воздуха и света. Однако волнения не убавилось. Дарлина была щедрой и искусной любовницей, сосавшей и лизавшей, дразнившей и вводившей, но в момент оргазма он все же удержался от предложения руки и сердца.

Потом они лежали бок о бок. А потом она поднялась на одном локте, ласково глядя на него сверху и поигрывая редкими пучками волос, что сохранились у него за ушами. Его глаза были закрыты.

– Майкл? – зашептала она. – Милый?

– Мм.

– Я говорила, что люблю тебя?

– Да…

В его мыслях с необычайной ясностью воскрес дружок фотон и то место в записях Тома Олдоса, где речь шла об электронном смещении. Похоже, существует недорогой способ усовершенствовать панель второго поколения. Вернувшись в Лондон, он сдует пыль со старой папки. Он еще раз ублаготворенно сказал:

– Да.

– Майкл?

– Мм.

– Я тебя люблю. И знаешь что?

– Мм?

– Ты мой, и я тебя никогда не отпущу.

Он открыл глаза. Его покоробило, посткоитально, что женщины, вместо того чтобы напрочь забыть о своем предкоитальном «я», продолжают гнуть свое с упорством, достойным лучшего применения. Он же, напротив, наслаждался своим заново открытым неделимым ядром, этим глубоко спрятанным, вечно лелеемым крошечным существом, так похожим на – не абсурдно ли? – человеческий зародыш. Еще десять минут назад он полагал, что принадлежит ей. А сейчас мысль о том, что он должен кому-то принадлежать, что вообще кто-то должен кому-то принадлежать, давила на психику.

И в нем тут же поднялась волна протеста.

– Ты позвонила Мелиссе.

– Конечно! И не один раз.

– И ты ей сказала, что мы собираемся пожениться?

– А ты думал.

Совершенно голая, она откуда-то извлекла свежую жвачку – она никогда не жевала, пока они занимались любовью, – и заработала челюстями, которые совершали привычные круговые движения, явно наслаждаясь моментом и взирая на него с благодушной улыбочкой в ожидании взрыва.

– Как ты раздобыла номер? – Вопрос не по существу, но ее беспечность совсем выбила его из колеи.

– Майкл! Ты ей звонил от меня, пока я была на работе. Ты считаешь, что это не отражается в телефонном счете?

Он уже собирался что-то сказать, но тут она с хохотом схватила его за локоть.

– Знаешь, что было, когда я позвонила первый раз? В трубке раздался детский голос, и я на всякий случай решила уточнить. «Детка, – говорю, – я могу поговорить с твоим папой?» И знаешь, что она мне ответила?

– Нет.

– Очень так серьезно: «Мой папа в Лордсбурге, он там спасает мир». Супер, да?

Продолжать этот разговор в голом виде было невозможно. Он ушел в ванную, чтобы надеть халат, а когда вернулся, с удивлением увидел, что она одевается. Веселость ее не покинула. Он сел на стул подле кровати и наблюдал, как она влезает в юбку, а затем с кряхтением нагибается, чтобы завязать шнурки. Наконец он сказал:

– Дарлина, давай внесем ясность. Мы не поженимся.

Закалывая волосы перед зеркалом, рядом с телевизором, она сказала:

– Мне надо заглянуть домой принять душ и переодеться. Вечером я должна часок поработать в школе. Но ты не волнуйся. Никки через десять минут заканчивает в аптеке, она меня подбросит.

Приведя себя в порядок, она присела на край кровати, к нему поближе. С печальной улыбкой похлопала по колену. Ему уже не хотелось ее отпускать. Может, его тяга к женским телесам является оборотной стороной самовлюбленности? Его жизнь – это кривая, неуклонно ползущая вверх: от Мейзи к Дарлине.

– Слушай меня, – заговорила она. – Несколько вещей, о которых тебе следует знать. Первое: ты не идеален и я тоже. Второе: я тебя люблю. Третье: я всегда предполагала, что ты женат. Ты ничего не говорил, я не спрашивала. Мы взрослые люди. Четвертое: из разговора с Мелиссой я узнала, что нет никакой миссис Биэрд. Пятое: несколько раз, когда мы занимались любовью, ты говорил, что хочешь на мне жениться. Шестое: поэтому я все решила. Мы поженимся. Ты можешь сколько угодно вопить и отбрыкиваться, я настроена серьезно. И я тебя дожму. Вам, мистер нобелевский лауреат, не отвертеться. Свадебная карета уже выехала, и ты в ней сидишь!

Сколько веселья, сколько безудержного оптимизма и благорасположения. Вот она, истинная американка . Он рассмеялся, а потом и она. Последовал поцелуй, переросший в глубокий поцелуй.

– Ты великолепна, и я на тебе не женюсь, – сказал он. – Ни на ком, в принципе.

Она поднялась, взяла сумочку.

– Во всяком случае, я выйду за тебя замуж.

– Побудь еще. Я отвезу тебя домой.

– Не. Зря я, что ли, оделась? Еще опоздаю. Знаю я тебя.

Она послала ему с порога воздушный поцелуй и вышла.

Сидя на стуле, он подумал, не позвонить ли Хаммеру узнать, как прошла встреча с адвокатом. Разговор пойдет легче, решил он, после душа. Еще он подумал, не посмотреть ли по телевизору местные новости, лишний раз убедиться, что проект освещается в полном объеме, но пульт был под какой-то из подушек, в дальнем конце кровати, а двигаться с места ему не хотелось, пока во всяком случае. Он впал в летаргическое состояние, и даже мелькнула мысль, что было бы хорошо, если бы его перевезли на каталке в соседний номер, где кровать заправлена, и одежка не падает со стула, и содержимое открытого чемодана не грозит начать свое наступление. Увы. От этого мира ему никуда не деться. Стало быть, сейчас он примет душ. Но он так и не встал. Он подумал о Мелиссе и Катрионе, с каждой минутой приближающихся к Лордсбургу, мчащихся по шоссе на закат, и о том, как мудро он поступил, ничего об этом не сказав Дарлине. Она бы предложила им всем обсудить их будущее за ужином. Интересно, подумал он, где остановился Тарпин, и тут же себе напомнил, что завтра у него большой день, после чего вернулся по кругу к Хаммеру. А дальше его сонный мозг начал перебирать перипетии сегодняшнего вечера, поэтому, когда в дверь бабахнули кулаком или ногой, он от неожиданности подпрыгнул на стуле и грудь прошила острая боль. И еще – два мощных удара, сотрясающих фанеру.