Иэн Макьюэн - Солнечная

– Сейчас, – закричал он. – Открываю.

Потянув на себя дверь, он всосал внутрь теплую сухую волну от нагревшегося за день асфальта и увидел Хаммера на фоне оранжевого неба, а за ним габаритную фигуру в костюме.

– Даже не спрашиваю разрешения, – произнес Хаммер тусклым голосом. – Считай, что мы уже вошли.

Биэрд, пожав плечами, пропустил их в комнату. С какой стати тогда ему извиняться за этот бардак?

Хаммер был бледен, лицо окаменело. Тем же лишенным интонаций голосом он представил мужчин друг другу:

– Мистер Барнард, мистер Биэрд. – Обычно он представлял последнего как «профессора».

Биэрд пожал руку гостю и жестом пригласил их на развороченную кровать, единственное оставшееся посадочное место, а сам снова сел на стул. Барнард, державший в одной руке папку, другой с брезгливой гримасой прошелся по простыне, явно озабоченный тем, чтобы всякие там секреции не оставили пятен на его сером шелковом костюме.

Хаммер уселся рядом, и все трое оказались в такой тесной компании, как детишки в доме, сбившиеся в кучку, чтобы в дождливый день замутить какую-нибудь пакость.

Барнард, громадный, с квадратной челюстью и тонкими губами, с очками в массивной оправе, ростом за сто девяносто, в рубашке, которая на нем вот-вот лопнет, по тому, как он положил на колени папку, как свел вместе ступни, производил первое впечатление овечки в волчьей шкуре, этакого Кларка Кента [18], испытывающего неловкость за свой имидж. Сидевший рядом с ним Тоби, судя по всему, пребывал в шоке. Правая рука подергивалась, а когда он судорожно переглатывал, кадык подскакивал вверх с отчетливо различимым щелчком. Можно было ожидать, что он украдкой обменяется с Биэрдом заговорщицким или ироническим взглядом. Эти адвокаты! Но он избегал смотреть в глаза коллеге. Уставившись на свои сплетенные пальцы, он выдавил из себя:

– Майкл, дело плохо.

В наступившей тишине Барнард сочувственно кивнул, выждал паузу и заговорил голосом, несколько высоковатым для таких габаритов:

– Я начну? Мистер Биэрд, как вы знаете, моя фирма получила из Англии инструкции относительно разных патентов на ваше имя. Я не стану вас утомлять юридической фразеологией. Нам бы хотелось решить дело быстро и полюбовно. Перво-наперво мы хотим, чтобы вы отменили завтрашнее мероприятие, так как оно наносит ущерб нашему клиенту и его делу.

Биэрдовское внутреннее око, как подвешенная студийная камера, заскользила по квартире на Дорсет-сквер в поисках стопки бумаг, среди которых лежали его старые рабочие контракты.

– О каком, простите, деле идет речь? – поинтересовался он с учтивой улыбкой.

– О господи, – тихо выдохнул Хаммер.

– В двухтысячном году мой клиент собственноручно сделал копию документа на трехстах двадцати семи страницах, который, как нам известно, находится в вашем распоряжении. Это записи, сделанные мистером Томасом Олдосом незадолго до его смерти, когда он работал в Центре возобновляемой энергии под Редингом в Англии. Эту копию изучили уважаемые эксперты, ведущие физики в данной области, включая профессора Полларда из университета Ньюкасла, а еще они изучили ваши заявки на разные патенты. На основании их заключений, с которыми отчасти ознакомился мистер Хаммер, мы можем сделать достаточно уверенный вывод, что в основе этих заявок лежали не ваши оригинальные разработки, а труды мистера Олдоса. Хищение интеллектуальной собственности в таких масштабах – это серьезно, мистер Биэрд. Законным владельцем трудов мистера Олдоса является Центр. Это четко прописано в его контракте, с которым вы сами можете ознакомиться.

Биэрд, сохранявший деланую учтивую улыбку, про себя отметил эту угрозу или осложнение неприятным учащением пульса, вроде синкопированной барабанной дроби, что не просто сдвинуло, а оборвало его сознание, так что на секунду или две он, кажется, вырубился.

Затем его сердцебиение успокоилось, он вроде как снова вернулся в комнату и заговорил невесть откуда взявшимся деловым тоном.

– Отмена завтрашнего мероприятия нанесет большой ущерб нашим интересам и интересам региона, так что тут нечего обсуждать. Да это, в сущности, и невозможно. – Он подался вперед и сказал доверительно: – Вы когда-нибудь пытались отменить пролеты американских военных истребителей, мистер Барнард?

Никто не улыбнулся.

Биэрд продолжал:

– Второе. Насколько мне помнится, на обложке папки Тома Олдоса стоит помета: «Профессору Биэрду, лично». Похоже, конфиденциальность была нарушена. В-третьих, незадолго до смерти мистера Олдоса мы с ним вместе интенсивно работали над проблемой искусственного фотосинтеза. Он часто приходил ко мне домой, настолько часто, что в конце концов, как всем известно, увел мою жену. Во время нашей совместной работы я генерировал и излагал мысли, а Том записывал. В наши демократические времена, мистер Барнард, наука остается делом сугубо иерархическим, не поддающимся уравниловке. Настоящая эрудиция, настоящие знания – это дело наживное. Возрастные ученые, прежде чем впасть в слабоумие, обладают бо́льшими познаниями, по объективным критериям. Олдос был молодым доктором наук. А лучше сказать, моим секретарем. Вот почему папка предназначалась мне и никому другому. У меня хранятся десятки, если не сотни страниц на эту тему, датированные, как полагается, и уж точно более ранние, чем записи Олдоса. Если вы настаиваете на разбазаривании финансовых ресурсов Центра, затеяв эту тяжбу, что ж, я готов их предоставить. Только вам придется оплатить мои судебные издержки, и я проконсультируюсь с юристами о перспективе подачи иска о клевете против мистера Брейби лично.

Поникшая спина Тоби Хаммера начала понемногу распрямляться, а в глазах, смотревших на друга, появилась если не надежда, то ее первые проблески.

Адвокат продолжил в том же духе:

– У нас есть письма Олдоса к отцу, в которых он описывает свои идеи и намерение представить их вам в этой папке. Он хотел, чтобы вы использовали свое влияние для получения финансирования. Нам известно из многих источников, что ваши научные интересы в то время замыкались на разработке нового ветряного двигателя.

– Мистер Барнард. – В голосе Биэрда зазвучали нотки пока еще легкого предостережения, но с намеком на металл. – Делом моей жизни всегда был свет. С двадцатилетнего возраста, когда я заучил наизусть стихотворение Джона Мильтона того же названия. Лет двадцать пять назад я получил Нобелевскую премию за модификацию эйнштейновского фотоэлектричества. Не говорите мне, что мои научные интересы замыкаются или замыкались на разработке ветряных двигателей. Что касается писем Тома, то он не первый молодой человек с амбициями, похваставшийся своими великими открытиями родному отцу, который все еще продолжал его финансово поддерживать.