Михаил Барановский - Форточка с видом на одиночество (сборник)

Нельзя возвращаться туда, где было хорошо, но возвращаться туда, где было плохо – тоже нельзя. Куда же нам деваться?»

Максим, как будто онемев, продолжал сидеть и смотреть на Катю.

– Ну-ка, быстро! – скомандовала она.

– Знаешь, – сказал Максим, – я тебя люблю.

– Мы в вас все были влюблены. Вы были самой молодой учительницей в школе, – сказал Александр.

– Неправда, Саша, – возразила Ирина Владимировна. – Ты любил эту девочку… Как же ее… Катя… Катя…

– Форапонова, – подсказал Александр.

– Точно, Форапонова! Где она, кто? Не знаешь?

– Знаю. Я звонил ей недавно. Нашел по телефонному справочнику. Почему-то захотелось позвонить. Я долго не решался. Потом все-таки набрал номер… За десять лет не встречались ни разу. Представляете, а еще говорят: Ростов – деревня.

– Ну и что она?

– Она сказала, что я не вовремя. Попросила перезвонить через полчаса. Ирина Владимировна, я не звонил ей десять лет, и оказалось, что надо было подождать еще полчаса.

– Ты перезвонил?

– Нет.

– Почему?

– Как вам сказать… Нет ничего хуже, чем обнаружить, как постарела твоя первая любовь. Мать и отец могут постареть, могут постареть друзья, которых давно не видел, сантехник дядя Женя из дома родителей может постареть – кто угодно. Но первая любовь должна остаться первой любовью: без морщин, без богатого жизненного опыта на лице, без детей от первого брака, от второго брака, без второго подбородка, без третьего подбородка…

– Сашенька, остановись, да ей всего-то сколько? О какой старости ты говоришь? О каком третьем подбородке? Что ж это ее, по-твоему, так перекочевряжило? А что тогда ты обо мне скажешь?

– Ирина Владимировна, вы – другое дело.

Миша сидел за столом и протирал скатертью очки. Вокруг него суетилась Белла Абрамовна:

– Есть уха, форшмак и фаршированная риба.

– У нас сегодня рыбный день?

– С кем ты пил? – Белла Абрамовна, вздохнув, села за стол рядом с сыном. – Из-за тебя я уже не могу вести никакой деятельности, кроме нервной.

– С Олегом. Он разводится с Катей.

Белла Абрамовна всплеснула руками:

– Я тебя умоляю! Что случилось?

– Она ему изменила.

– Так что теперь – разводиться? Ешь, а то остынет.

– Она ему изменила с сантехником.

– Вот, пожалуйста. Я всегда говорила, с этими сантехниками одни неприятности: то их не дождешься, то с ними не расплатишься.

Несмотря на то что Беллу Абрамовну распирало любопытство, она мужественно дождалась, пока Миша доест последнюю ложку ухи, и только тогда поинтересовалась:

– А как он узнал, что именно с сантехником? Тот что, оставил на кровати паклю? Или вантуз?

– Ма, ну откуда я знаю! Про такие вещи не спрашивают. Олег сказал, с сантехником. С грязным и вонючим.

– Ладно-ладно, ешь рибу и не разговаривай. Эти карпы такие же костлявые, как ты. – Белла Абрамовна была явно озадачена: – Может, он по запаху определил?

– Может, и по запаху. Я не интересовался. Как я могу не разговаривать, если ты все время задаешь дурацкие вопросы?

– Ладно, ты молчишь – я говорю. Слушай анекдот. Приходит утром ко мне наш Ашот, как бы за спичками. Сидит целый час, как египетская пирамида. Выпивает пять стаканов чаю и делает мне невры, потому что при нем я не могу делать рибу. Потом смотрит на эти весы… – Белла Абрамовна показала на трехкилограммовые весы, которые стояли на холодильнике: – …и говорит: «Мать родная, уже двенадцать часов! Я опоздал в собес!» Если б не эти весы, так он просидел бы еще час! – Белла Абрамовна перестала смеяться раньше Миши и абсолютно противоположным, чем минуту назад, тоном сказала: – Ему смешно! Ешь! Посмотри на себя! Ты стал похож на гладильную доску. Я тебе скажу, только ты не злись. Какое счастье, что эта Катя Форапонова в свое время не ответила тебе взаимностью. Хотя какая разница! Ты таки нашел другую – ничуть не лучше. Или ничуть не хуже? Я что-то совсем запуталась.

Ирина Владимировна и Александр сидели за столом, полностью погруженные в десятилетней давности прошлое. Они пили чай и автоматически ели бутерброды с сыром и колбасой.

– Да нет, не помню я Клару Степановну, – говорил Александр.

– Ну, как же, – настаивала Ирина Владимировна. – Она же историю у вас преподавала.

– А, ну да, с таким еще волевым подбородком.

– Точно.

– Да-да. Встретил ее как-то на улице. Идет мне навстречу, а у нее уже два волевых подбородка.

– У тебя какая-то мания считать чужие подбородки! – рассмеялась Ирина Владимировна.

– Я сделал вид, что ее не заметил. Она сделала вид, что не заметила меня. Так и разошлись, как корабли. А помните, со мной в классе учился… Хотя, что я говорю, если он в нашей школе учителем физики работает.

– Миша. Михаил Лазаревич. Он очень талантливый педагог… Какой кошмар! – спохватилась Ирина Владимировна. – Саша, я тебя умоляю.

– Ирина Владимировна, не волнуйтесь – могила! Конфиденциальность гарантируется!

– Почему ты этим занимаешься? – вдруг спросила Ирина Владимировна. – Ты же был таким способным мальчиком. Я помню, ты прекрасно рисовал.

– Ирина Владимировна!

– Что?

– Я с вас денег не возьму.

– Перестань, о чем ты говоришь?

– Но вы же зачем-то меня позвали?

– Тебя я не звала. Хочешь еще чаю?

– Какая разница? Так даже лучше, чем с незнакомым человеком.

– Да нет. Забудь! Сама не знаю, что на меня нашло. Просто как подумаю, что лягу в холодную постель, буду десять минут согревать ее теплом собственного тела… Вот если бы вдвоем – вышло бы в два раза быстрее. Такая арифметика. Хотя это и спорно. Вероятно, тут результат достигается не простым сложением тридцать шесть и шесть плюс тридцать шесть и шесть, а чем-то другим.

– Может, площадью тел, погруженных в кровать? – участливо предположил Александр.

– Физика – не твой конек, – засмеялась Ирина Владимировна.

Максим и Катя лежали в постели.

– Ты помнишь наше первое свидание? – спросил он.

– Еще бы! – сказала Катя.

Они учились тогда в седьмом классе. Максим пригласил Катю на свидание, а что делать дальше – не знал. Он сказал: «Давай пройдемся». И они пошли по бульвару. В сторону парка. Они молчали. Он не знал, о чем говорить. Она, видимо, тоже. У него в мозгу образовался вакуум. У нее, видимо, тоже. Ну просто ни одной подходящей темы для разговора. Шли, как глухонемые. Лишь искры потрескивали между их головами, как при опытах с электростатом на уроках физики. Дошли до парка. Около скамейки он сказал: «Посидим?» Она кивнула. Сели каменными изваяниями периода матриархата, выставленными у входа в краеведческий музей. Сколько так просидели – несколько минут или часов. «Пойдем», – сказал он, очнувшись. Она пожала плечами, и они пошли назад, будто персонажи из кино братьев Люмьер. Только без тапера. Они были похожи на бессловесных хордовых, только что вышедших из недр океана.